Люда отломила ложечкой второй кусок торта и принялась
задумчиво жевать, не сводя с Грушина глаз.
– Вы считаете, что мы непременно должны познакомиться друг с
другом поближе?
– Конечно. Тем более вы уже приехали. Стоит ли упускать
такой шанс? Мы ведь понравились друг другу...
Люда продолжала молча расправляться с тортом, пытаясь
изловить мысли, которые разбежались, как всполошенные куры. «От этого парня
только что ушла жена. Ушла к другому! Возможно, ему хочется немедленно
отомстить ей и сразу же закрутить новый роман... Или он – бабник, привыкший
волочиться за каждой юбкой, попадающей в поле его зрения». Плохие мысли сами
лезли в голову. Тогда как добрые, обнадеживающие улетали в окно одна за другой,
словно верткие воздушные шары.
Но профессор отнюдь не был похож ни на брошенного
страдальца, ни на бабника. Наоборот, он выглядел ранимым, несмотря на броню
возраста, научные регалии и внешнюю сухость.
С самого детства отец учил Люду полагаться на интуицию, на
чутье, считая, что это поможет спастись, если придут трудные времена. «Слушай
только сердце, – говорил он. – Когда перед тобой стоит неразрешимая
задача, закрой глаза и слушай, как оно бьется. Оно подскажет тебе, что нужно
делать. Разум может ошибиться, сердце – никогда».
– Ладно, – сказала Люда вслух. – Сейчас я решу.
Она отложила ложечку и посмотрела в окно. Сумерки накрыли
двор серым шифоном, сквозь него очертания предметов казались мягкими,
размытыми, слегка нереальными. Облака тяжело дышали на соседних крышах,
втягивая и раздувая бока, словно набегавшиеся собаки. Лунная чаша медленно
наливалась тусклым золотом. Снизу ползла темнота, намереваясь проглотить все
живое.
Люда опустила ресницы и спросила себя, хочет ли она
остаться. Здесь, с этим человеком, которому она никто, и он ей никто...
Пока она сидела с закрытыми глазами, Грушин жадно ее
разглядывал, чувствуя себя школьником, совершившим набег на женскую раздевалку.
Если бы Люду нужно было описать, пользуясь бумагой и чернилами, он сделал бы
это каллиграфическим почерком. Начав свое исследование с чуть подрагивающих
губ, слишком сочных для деловой женщины, он опустился ниже, озирая кремовую шею
с бойким родником пульса, потом скользнул взглядом по маленькой круглой груди и
затаил дыхание, потому что от удовольствия ему захотелось мурлыкать, как Гане.
Почувствовав, что Люда сейчас откроет глаза, он оторвался от
груди и сосредоточился на бровях, поэтому ее взгляд ударил в него, как сильно
пущенный мяч.
– Так вы согласны? – нетерпеливо спросил Грушин,
яростно призывая на помощь судьбу, которая столько лет водила его за нос.
– Согласна, – ответила судьба Людиным голосом. –
Останусь у вас до завтра. В конце концов, я не двужильная, чтобы сразу лететь
обратно. Раз вы любезно предоставляете мне комнату...
Грушин так обрадовался, что не сумел этого скрыть. Хотя ему,
конечно, хотелось казаться крепким орешком.
– Я рад, – сказал он и незаметно сжал руки в кулаки,
впившись ногтями в кожу.
– Почему вы на меня так пристально смотрите? – спросила
Люда, понизив голос.
– Я не пристально, – пробормотал Грушин. – Я
просто смотрю. Думаю, не налить ли вам еще чаю?
Люда хотела сказать, что от чая у нее уже живот круглый, как
у клопа, но не рискнула использовать столь живописное сравнение и просто
покачала головой.
– Давайте так посидим, – предложила она.
Темнота, поднимавшаяся от земли, доползла до самого окна и
бесшумно перелилась через подоконник, затопив кухню. Грушин не включал свет, и
сейчас оба втайне этому радовались. Потому что между ними возникло что-то то
такое... опасновозбуждающее. И оно здорово щекотало нервы.
Мелькая мягкими лапами, мимо проскользнул Ганя, оставив их
один на один. Грушин неожиданно встал, с шумом отодвинув табуретку. На его лице
была написана такая мрачная решимость, словно он собрался пойти и утопиться.
Люда удивленно вскинула голову, глядя в его смутно белеющее
лицо. Волнуясь, она схватила пустую чашку и принялась крутить ее в руках. Руки
чуть заметно дрожали, а пульс частил, как у девчонки, которая еще ни разу не
целовалась.
– Люда! – сказал Грушин с надрывом.
Его глаза превратились в два буравчика.
– Да-да?
– Люда, встаньте.
– Вы прямо как строгий учитель, – пробормотала она, но
все-таки послушно поднялась на ноги. Поставила чашку и ухватилась пальцами за
край стола. – Ну вот...
Они замерли, разделенные столом, и смотрели друг на друга,
шумно дыша. Сердце колотилось у одного в ушах, у другого в горле.
Грушин ни о чем не думал. Он только успел удивиться, что в
голове у него нет ни единой мысли, а тело кажется пустым и легким, как
пенопласт.
– Люда, идите сюда, – потребовал он все тем же
замогильным голосом.
– Лучше вы идите, – ответила та излишне оживленным тоном. –
У меня, знаете, почему-то отнялись ноги.
Вероятно, с ногами проблемы были не только у нее, потому что
Грушин двинулся в обход стола с проворством Робокопа, тяжело ступая и топая
так, будто на ногах у него были не велюровые тапочки, а тяжеленные сапоги.
Подойдя ближе, он положил железные руки на плечи Люды и уверенно развернул ее к
себе лицом. И сразу ощутил, как она мелко дрожит, а дыхание ее горячее, чем
картофельный пар, которым его заставляли дышать в детстве, когда он болел.
– Люда, наверняка вы считаете, что чувства нуждаются в
длительной проверке и все такое, – сообщил он ей куда-то в лоб. – Но
в жизни каждого мужчины бывают моменты, когда он поддается желаниям. –
Подумал и добавил: – Даже против воли.
– Каждый человек имеет право поддаться своим желаниям, –
негромко ответила Люда, не поднимая к нему лица.
– Правда? – спросил Грушин отрывисто. –
Замечательно, что вы так думаете!
С этими словами он быстро прижал ее к себе и страстно
поцеловал в макушку.
– У меня... У меня подламываются коленки! – жалким
голосом сообщила Люда, ничуть не кокетничая. Скорее, это был крик о помощи.
Коленки у нее действительно подгибались от слабости и
сладкой истомы, охватившей все тело.
– Я держу вас, – ободрил Грушин и переместил руки с
плеч на ее талию. Ее тело оказалось упругим и приятным на ощупь. – О чем
вы сейчас думаете?
– О вас, – ответила Люда.
Подняла голову и, наткнувшись взглядом на сурово сложенные
губы Грушина, непроизвольно потянулась к ним. Поскольку губы не приблизились к
ней ни на миллиметр, она встала на цыпочки и поцеловала их сама. Сначала
осторожно, а потом более смело. Губы стояли насмерть. Тогда Люда обняла Грушина
за шею обеими руками и притянула к себе, как куст лещины, на верхушке которого
висела соблазнительная ореховая гроздь.
