– Т-с-с! Кажется, она идет.
В ту же секунду дверь отворилась, и на пороге возникла
крупная женщина с мечтательным выражением лица. Тело ее было пышным и плотным,
словно хлебная мякоть, темные глаза масляно блестели из-под длинной челки.
Впечатление портил чисто выстиранный, но растянутый трикотажный халат, похожий
на побелевшую половую тряпку. Взгляд Белоусова сразу же нырнул в вырез, в
соблазнительную ложбинку, куда стекала жиденькая цепочка, и застрял там.
– Привет, Жанна! – сказал Белоусов. – Давно не
виделись.
– Привет, – растерянно откликнулась та.
– Здравствуйте! – вежливо поздоровалась Элина и быстро
добавила: – Мы приехали из-за Дмитрия Грушина. Нам очень нужно с вами
поговорить.
– А что такое с Дмитрием Васильевичем? – спросила Жанна
встревожено. Голос у нее оказался медово-мятным, низким, почти мужского тембра.
– Не бойся, он здоров, – встрял Белоусов.
Элина зыркнула на него и веско добавила:
– Но нам все равно нужно о нем поговорить.
– Ладно, раз нужно, поговорим. Хотя я не очень понимаю, чего
вы пришли. Я с Дмитрием Васильевичем уже давно не вижусь. Не любит он меня.
Такая идиотская непосредственность почему-то взбесила Элину.
Она проглотила признание Жанны, как проглатывают ледяную устрицу на глазах
сидящих за столом вип-персон – с натянутой улыбкой, стараясь поскорее забыть
омерзительную осклизлость.
В квартире было чисто и безлико. Самые обыкновенные вещи,
подобранные без удовольствия и без выдумки. Включенный телевизор кривлялся на
тумбочке знакомыми лицами, вопил, пел и разговаривал ненатуральными голосами.
Жанна убрала звук и предложила:
– Чай будете пить?
– Будем, – утробно сказал Белоусов, заблудившийся
взглядом в изгибах и выпуклостях ее тела.
Особенно пленяли его полные ноги с тонкими лодыжками,
выставленные на всеобщее обозрение. Халат был слишком коротким и кособоким,
чтобы скрыть то, что видеть посторонним не полагалось. Однако ни капли смущения
Жанна не испытывала, это было видно по ее лицу, на котором, словно
подпитываемая током постоянного напряжения, висела одна и та же мина
абсолютного спокойствия.
– А вы? – обратилась она к Элине. – Тоже хотите
чаю?
– Хочу.
– Вот и я думаю, что лучше попить. А то будем сидеть как
дураки и друг на друга таращиться. На кухню со мной пойдете или сюда подавать?
– На кухню, – решила Элина. Ей хотелось поскорее
перейти к сути дела и проверить, поддается ли хозяйка внушению и удастся ли ею
манипулировать.
Жанна повела их на кухню, оказавшуюся на удивление
просторной. Главным угощением оказались сдобы с изюмом, прозрачные блинчики,
наполненные жирным творогом, нежная халва и каменные куски плиточного шоколада,
сложенные горкой. Все сладкое, вредное и калорийное. Элина стиснула зубы,
борясь с дьявольским искушением. Ее рот наполнился злой жидкой слюной.
– Костик, а ты исхудал с последней нашей встречи, –
сказала Жанна, быстро и ловко накрыв на стол. – Может, тебе все-таки вернуться
к жене? Кто еще обогреет и накормит, кроме своей женщины? Мужчина должен быть
пристроен, иначе он не мужчина, а так – шишка еловая. Ветер подымется,
попрыгаешь-попрыгаешь, потом воткнешься в мох да и сгниешь за просто так.
– Не сгнию, я энергичный, – возразил Белоусов. –
Мне с одной женщиной скучно. Если я к жене вернусь, то с тоски помру.
– Тоска тебя потом все равно догонит, – пообещала
Жанна. – Мужику дом нужен, чтобы было, к чему руки приложить. Когда руки
делом заняты, сердцу весело. И дети мужику нужны, без них он со временем
сохнет, как хвощ без дождя.
Элина втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Бесхитростный
взгляд на мир, который демонстрировала Жанна, бесил ее до слепящей белизны в
глазах. Эта тупая определенность и понятность поступков, низведение всего на
свете до инстинктов, упрощение и уплощение жизни, постоянные прибаутки сводили
ее с ума. Однако Жанна была ей нужна, поэтому она выдавила из себя улыбку.
Улыбка оказалась похожа на спазм мимических мышц, но Элина решила, что и так
сойдет.
– Жанна, вам нужно вернуться к Грушину, – заявила она,
стараясь не концентрироваться на халве.
– Да я бы с радостью, – страстно откликнулась та,
прижав кулачок к уютной груди. – Если бы я ему нужна была.
– Ты ему нужна, – не очень убедительно вставил Белоусов.
– Ну, конечно! Он умный, а я что?
– И пусть он умный, – уверенно заявила Элина. –
Умным тоже нужны женщины.
– Во-во. Это вы правильно сказали. Ему настоящая женщина
нужна, а не просто теплое тело в постели.
– Теплое тело в постели – это и есть настоящая
женщина, – глубокомысленно заявил Белоусов, с жадностью уничтожая булку,
которую ему заботливо подложила хозяйка.
– Жанна, он пропадает, – горячо заговорила
Элина. – Он постоянно один, и одиночество сжигает его сердце! Кончится
тем, что он с головой уйдет в науку и сделается черствым и...
– И невкусным, – быстро вставил Белоусов.
– Он не хочет на мне жениться, – упрямо помотала
головой Жанна. – А без свадьбы я не могу. Я ж в деревне росла, там другие
порядки, так что мне стыдно. Вроде я с ним. А вроде и не с ним. Когда ему надо,
он меня зовет. А так – живи, как хочешь, одна, былинкой на ветру.
На былинку она была похожа меньше всего, и Элина непременно
озвучила бы эту мысль, если бы не боялась остаться с носом. А она не могла
остаться с носом! Ей хотелось восстановить собственное самоуважение. Грушин ее
отверг? Значит, это с ним не все в порядке, а не с ней. И она должна доказать
это целому свету! Если она на аркане приведет Жанну к Грушину и силой
собственной воли соединит их обоих в пару, ее роль будет выглядеть совершенно
иначе, нежели сейчас. Сейчас она – неудачница, которая не смогла соблазнить
известного ученого. А завтра она будет героиней, отринувшей предрассудки,
умной, прозорливой и энергичной женщиной, поставившей счастье Грушина выше
своего собственного. Благодетельницей. Есть разница? Разумеется, есть.
Все будет именно так, если эта клуша не заартачится.
– Мы собираемся поехать к Грушину домой, – взял быка за
рога Белоусов. – И хотим, чтобы ты поехала с нами. Тебе даже не нужно
будет ничего говорить.
– Мы сами все скажем! – подхватила Элина. – А вы
просто останетесь с ним, и дело в шляпе.
– Сегодня я не поеду, – сразу же отказалась Жанна.
В том, как она покачала головой, была такая основательность,
что сразу стало ясно – ее решение окончательно и бесповоротно.
– Но почему?!
– Вы что, глупая? Потому что мне надо себя в порядок
привести. – У Жанны был расстроенный вид. – Я уж и не помню, когда в
последний раз маникюр делала. Грушину без маникюра я ни за что не покажусь.
