– Пойдемте гулять, – неожиданно для самого себя
предложил он. Фразы выходили круглые и простые. – Если хотите, станем
просто друзьями. Не обязательно же нам жениться, в конце концов.
Он постарался стряхнуть с себя наваждение.
– Правда? – спросила она, утерев нос рукой, как делаю
дети, когда им обещают что-то интересное.
– Конечно, правда. Поживете у меня просто как друг,
отдохнете, наберетесь сил и мужества. А потом вернетесь в свой Орехов.
Он сказал и тут же подумал, что Орехов находится совсем
недалеко, и это отчего-то его утешило. Словно короткое расстояние могло
сблизить их само по себе.
– Дима, вы такой хороший, – сказала она, и в глазах ее
появился живой блеск – какой-то новый, освобожденный.
«Она освободилась от обещания выйти замуж, – понял
Астраханцев. – Теперь она раскована и понастоящему пьяна именно этой
свободой». Он подумал, что прогуляться будет совсем неплохо. На улице поднялся
ветер, словно чувствуя, как он нужен сейчас, и понесся вдоль домов, похлопывая
ладонями по оконным стеклам.
Они быстро и бурно собрались и вышли на улицу. Люба взяла
своего спутника под руку. Астраханцев испытывал такое блаженство, водя ее по
бульварам, завлекая в кафе и магазины, читая ей стихи и рассказывая о ничего не
значащих пустяках, что сам диву давался. Ну и пусть она его не любит! Зато ему
с ней хорошо, и этот день он потом наверняка будет еще долго вспоминать.
Он купил ей шарф, потому что к вечеру стало холодно, а
больше потому, что шарф ей понравился, – скрывать она ничего не умела,
совершенно по-дурацки не умела, его это даже злило: мир не всегда дружелюбен, и
как она собирается защищаться? Потом он вдруг вспомнил, что ей не двадцать лет,
хотя выглядела она, по его мнению, невероятно молодо.
Когда стемнело и Люба стала жаловаться на зверскую
усталость, он повел ее в ресторан и накормил так, что потом тащил домой почти
что волоком. Снимая с нее в прихожей пиджак и глядя в ее слипающиеся глаза, он
раздувался от самодовольства, потому что ему все-таки удалось взять контроль
над ситуацией и сбить с Любы то жуткое дневное отчаянье. Она будет спать ночью
как убитая, это точно.
Он расстелил для нее диван и положил одну подушку на самую
середину. Люба пробормотала слова благодарности и закрыла за ним дверь на ключ.
Замок сухо щелкнул, возвращая Астраханцева к реальности. Он ушел к себе в
кабинет и стал бродить туда-сюда, прокручивая в голове весь сегодняшний день –
фантасмагорический! Когда в квартире что-то шуршало или тихонько стукало, он
вскидывался, отчаянно прислушиваясь. Вдруг Люба уже собрала свои вещи и
крадется к выходу? Вдруг он все же упустит ее?
В конце концов, не в силах справиться с гложущим
беспокойством, он взял плед, свернул его в несколько раз и устроился на полу в
коридоре, прислонившись спиной к двери. И почти сразу же уснул, время от
времени просыпаясь, выпрыгивая из одного сновидения и тотчас погружаясь в
другое.
Солнце поднялось уже высоко, когда Люба проснулась, надела
халат, сунула ноги в тапки и повесила на плечо полотенце, намереваясь
отправиться в ванную. Астраханцев свалился ей под ноги, когда она внезапно
распахнула дверь. Люба ахнула и отпрыгнула в сторону. Он немного полежал на
спине, глядя на нее снизу вверх туманными глазами, потом улыбнулся и сказал:
– Вы лохматая, как ведьма.
Глава 9
– Я чувствую себя голым, – сдавленно сказал Грушин,
глупо дергая край простыни и тщетно пытаясь прикрыться.
– Ты и есть голый, – пробормотала Люда, вытянув ногу и
потрогав пальцами его спину.
Он взвился как ужаленный, завертелся на месте и, подбирая с
пола по одной свои брошенные впопыхах вещи, принялся одеваться с такой
скоростью, словно кто-то собирался сожрать его живьем и непременно без одежды.
Люда приподнялась на локте и наблюдала за ним, нахмурив
брови.
– Ты чего? – спросила она удивленно. – Кудато
торопишься? Сегодня же воскресенье.
– Я... Я не знаю, как я здесь оказался.
– В каком смысле? Ты же дома.
– Не знаю, как мы оказались в одной постели, – пыхтя,
ответил Грушин, глянув на нее изпод локтя, потому что в тот момент как раз
натягивал на себя штаны. Наткнувшись взглядом на ее грудь, он зажмурился, и
густой румянец хлынул к его щекам.
– Чего ты не знаешь? – прищурившись, переспросила
Люда. – Ушам своим не верю.
Лежать в расслабленной позе ей больше не хотелось, и она
села на кровати, натянув на себя одеяло.
– Мы только вчера познакомились, – торопливо объяснил
он, стоя к Люде спиной и воюя со скользкими пуговицами рубашки. – Я
полагал, что мы станем привыкать друг к другу постепенно, по шажку продвигаясь
к серьезным отношениям. Я думал, что чувства должны вызревать, как плоды, прямо
на ветках. А мы с тобой сорвали их недозрелыми и хотим, чтобы они сделались
вкусными прямо так – без солнца, без соков, без ничего!
– По-моему, у тебя истерика, – заметила Люда, свешивая
ноги с кровати. – Господи, помилуй, какие плоды? Дай мне какой-нибудь
халат.
– У меня нет халата, – страшным голосом сказал
Грушин. – Вернее, у меня есть халат, но это мой халат. Я еще не готов
делиться халатом с кем бы то ни было!
– Так, – сказала Люда, изо всех сил пытаясь собраться с
мыслями. – Короче говоря, ты жалеешь о том, что произошло?
– Да, я жалею о том, что произошло.
– Прямо кино! Скажи хотя бы, что тебе было со мной хорошо.
Она хрипло рассмеялась. Однако в груди – там, где сердце,
стало отчего-то очень тяжело, будто ее телу давал пульс и силу холодный
булыжник.
– Люда, мы должны вернуться на первоначальные
позиции, – сказал Грушин суровым тоном. – Пусть все будет так, как
раньше. До того, как нас охватило... это!
– Это, – повторила она, покусав нижнюю губу. –
Самое занимательное определение из всех, что я когда-либо слышала. Хорошо,
давай вернемся на первоначальные позиции, я не против.
Он живо обернулся к ней – она держала одеяло под
подбородком.
– Серьезно? Ты согласна? Ты даже не представляешь себе, как
я рад.
– Больше ничего не хочешь мне сказать? – спросила она,
покусывая изнутри щеку, чтобы случайно не заплакать.
– Нет, больше ничего.
– Полагаю, мне стоит вернуться к тому, с чего я
начала, – к очищению квартиры, – сделала вывод Люда. – Мне
понадобится опрыскиватель для цветов и, наверное, какая-нибудь рабочая одежда.
У тебя есть старый спортивный костюм? С которым ты готов расстаться?
– Он будет тебе велик, – ответил Грушин, испытывая
сумасшедшее смятение чувств.
Его тошнило. Ночью ему было так хорошо... А сейчас стало
очень плохо. Ему хотелось бежать прочь из дому, перестать думать, перестать
чувствовать...
