Возле него затормозил пробегавший мимо пес. Сначала он
обнюхал брючину Грушина, а потом встряхнулся, весело гавкнул и побежал дальше,
заманивая неторопливо бредущего за ним хозяина в большой сквер. Глядя на пса,
Дмитрий тоже решил встряхнуться. Чего это он раскис? Есть шанс, что Астраханцев
отлично знает Люду, и все еще можно как-то поправить. Главное, отыскать ее, и
уж тогда... Больше он не будет мямлить, не будет громоздить всякую
умозрительную чушь, вместо того чтобы прижать эту женщину к себе и никогда
больше не отпускать.
На самом деле, все оказалось столь очевидным, что Грушину
хотелось надавать самому себе подзатыльников. Как он мог быть таким слепым?
Столько лет он прятался в своем панцире, отвергая любовь просто потому, что
боялся ее, боялся не соответствовать каким-то там идеалам... Надо было
действовать, нужно было бросаться в любовь, пробовать ее на вкус, разрешать
себе любить и быть любимым. Встречаясь с женщиной, нужно было слушать сердце, а
не копаться в себе, как археолог в кургане...
И вот теперь, когда он вдруг все понял – понял благодаря
одной-единственной женщине! – она сбежала от него.
Грушин подошел к подъезду дома номер десять и задумчиво
посмотрел на кодовый замок. Словно по волшебству дверь открылась, и из нее на
улицу выкатилась сухонькая старушка в пуховой шали, наброшенной на плечи.
– А вы к кому? – строгим голосом спросила она.
– К Астраханцеву. Дмитрию Валерьяновичу, – вежливо
ответил он, признавая за ней право задавать вопросы. Миновать старушку у
подъезда – все равно что пройти через контрольно-пропускной пункт.
– Ну, тогда поднимайтесь. Квартира номер семнадцать. И
поосторожней с ним.
– А он что – кусается? – сыронизировал Грушин.
– Не знаю, может, сейчас и кусается. – Старушка перешла
на доверительный тон. Именно таким тоном выбалтываются все в мире страшные
тайны. – От него жена сбежала. В Прагу, с полюбовником.
– То есть Дмитрий Валерьянович теперь фактически
холостяк? – Глаза Грушина азартно блеснули.
Он подумал о Любе и о том, что у нее появился шанс устроить
личную жизнь.
– А что это вы так радуетесь? – с подозрением спросила
старушка. – Я вам рассказала историю, чтобы вы сочувствие проявили. Экие
люди пошли сдвинутые. Самую плохую весть себе на радость обернут!
– Вам просто показалось, что я радуюсь, – ответил
Грушин, приняв официальный вид. – А я всего лишь пережил эмоциональный
стресс. Теперь я взял себя в руки и готов идти наверх.
– Ну, так иди, – сердито сказала старушка, явно жалея,
что связалась непонятно с кем. – Она потянулась и нажала на кнопки,
отперев кодовый замок. – Иди, иди. А я проконтролирую. А то напросятся в подъезд,
а потом окурков набросают или туалет в углу устроят. Не поймешь – не то люди,
не то собаки.
Грушин не стал продолжать дальнейшую беседу и доказывать,
что он не собака, вошел в подъезд и нырнул в лифт.
Дверь квартиры номер семнадцать выглядела просто, но сделана
была со вкусом, поражая своим спокойным достоинством. Грушин некоторое время
гипнотизировал «глазок», потом перевел взгляд на кнопку звонка и протянул руку.
Внутри яростно задребезжало.
Ему довольно долго не открывали, но потом за дверью раздались
шаги, и она распахнулась – довольно резко, надо сказать. За дверью стоял
самоуверенный тип, ростом с Грушина, с волевой, но нахальной физиономией. Элине
он наверняка понравился бы.
– Астраханцев? – сразу же взял быка за рога
Грушин. – Дмитрий Валерьянович?
– Вы что, судебный пристав? – удивился тот. – Я не
заплатил штраф за неправильную парковку или бросил младенца без средств к
существованию?
– Прикалываетесь? – сурово спросил Грушин. – А я
надеялся, что застану вас в плохом настроении.
– С чего бы это?
– Мне кажется, у вас есть повод для того, чтобы хотя бы
выглядеть удрученным.
– Да кто вы такой, черт возьми?
– Дмитрий Грушин. Из дома номер шестнадцать. Соображаете?
На лице Астраханцева промелькнуло сначала изумление, потом
опаска, сменившаяся острым любопытством.
– Ого! Так вы Грушин! У вас случайно нет при себе
травматического оружия?
– Нет. Я намерен провести мирные переговоры. Впустите меня в
квартиру?
– Зачем это?
– Есть разговор. И он до такой степени личный, что уши
соседей, приникших к дерматину, меня не греют.
– Ладно уж, входите.
Астраханцев впустил гостя в прихожую и остановился,
демонстрируя, что дальше тому все равно хода нет. Даже руки показательно сложил
перед грудью.
– Ну? – спросил он. – Чего вам надо?
– А вы будто не знаете. – Грушин прищурил один глаз,
сделавшись похожим на разбойника. Астраханцев давно заметил, что интеллигентные
люди, если вывести их из себя, выглядят невероятно опасными.
– Не знаю, но догадываюсь. Вы разозлились на то, что я
сплавил вам специалистку по биоэнергетике.
– А! – сказал Грушин. – Вот оно что.
Биоэнергетика... Тема действительно интересная. Но как она к вам попала?
Специалистка, я имею в виду?
– Моя жена, с которой я развожусь, решила выгнать меня из
дома, а заодно почистить квартиру от миазмов, которые я распространяю. У ее
подруги нашлась другая подруга – Люда. Она оказалась специалистом, занимающимся
подобными вещами. Люда должна была приехать и вычистить миазмы к чертовой
бабушке. Чувствуете, как я с вами откровенен?
– Да, – согласился Грушин. – Чувствую. И что
дальше?
– Итак, когда я ждал Люду, в дверь позвонила другая женщина
– Люба. А случилось вот что...
– Эту часть истории я знаю, – прервал его Грушин.
– Откуда?
– Люба сама мне рассказала.
Как только он произнес эту фразу, Астраханцев, как леопард,
прыгнул на него и притиснул к стене. Схватил за воротник рубашки и сильно
встряхнул. От этого встряхивания Грушин, прижатый спиной к выключателю, дважды
зажег и погасил свет.
– Эй, вы чего? – удивился он, понимая, что ему непросто
будет разжать клещи, в которые превратились руки хозяина квартиры. – Эк
вас прихватило! Влюбились, что ли?
– А если бы и так? – Глаза Астраханцева были похожи на
яркие угли. – Где Люба?!
– Не скажу, – быстро ответил Грушин. Тут же
почувствовал нехороший удар в печень и добавил: – То есть я не знаю. Да что вы
руки распускаете? Я тоже драться умею. Если будете изображать тут Костю Дзю, я
вам покажу пару таких приемчиков...
– Не будьте дураком, – ответил Астраханцев, отвалившись
от него и дергая щекой. – Я должен знать, где сейчас Люба.
– А я должен знать, где сейчас Люда.
