Перрон мчался за поездом все быстрее и быстрее и наконец
оборвался. Замелькали фонари, словно гигантские спички с желтыми головками.
Покинув хорошо освещенный вокзал, поезд вошел в ночь и побежал по рельсам,
уютно покачиваясь. Проводницу звали Мариной. Разобравшись с билетом
Астраханцева, она велела ему подойти к своей коллеге из пятого и ободряюще
похлопала по плечу:
– Если вам дадут от ворот поворот, возвращайтесь.
– Спасибо, – поблагодарил тот.
Неожиданно Марина схватила его за запястье и, сведя брови к
переносице, спросила:
– Вы будете объясняться в любви?
– Буду, – признался Астраханцев без тени смущения.
Смущаться можно, если ты еще ничего не решил. Или боишься
своего решения. Он не боялся. Он был нацелен на Любу, как баллистическая
ракета.
– А вы не врете?
– Не вру, а что?
– Первый раз вижу живого мужчину, который так влюблен, что
гонится за девушкой на поезде. Прямо трепещу вся!
– Я тоже весь трепещу, – признался Астраханцев, которому
скорее хотелось иди в пятый вагон.
От нетерпения он даже начал приплясывать и подталкивать
Марину животом, чтобы она дала ему дорогу.
– Бегите, бегите, – поощрила она его. – Надеюсь,
ваша девушка того стоит.
– Еще как стоит, – ответил Астраханцев и действительно
побежал.
Его мотало из стороны в сторону, и он то и дело стукался
плечом о двери купе или о поручень, идущий вдоль окна. Ему было больно, но он
не обращал внимания.
Никакой проводницы в пятом вагоне не оказалось, и
Астраханцев, не в силах ждать, когда она вернется, начал стучаться в каждое
купе и дергать за ручку. Один раз ему открыл встрепанный мужик в трусах и в
майке, во второй раз появились удивленные физиономии студентов, распивавших
спиртные напитки, судя по запаху, не очень высокого качества. В третьем купе
никого не было, а возле четвертого он почему-то замер, словно его толкнули в
грудь. Приложил ухо к двери и услышал знакомый голос, который жалобно звал:
– Дима! Дима!
Он сразу решил, что Любе совсем плохо, что она лежит на
узкой вагонной койке бледная, едва дыша... Он дернул дверь с такой силой, что
едва не вывернул себе руку.
– Я здесь! – воскликнул он и шагнул в купе.
* * *
Люба сидела возле окна, выключив верхний свет, и смотрела в
ночную бездну за окном. В темноте мельтешили ветвистые деревья, время от
времени выныривали какие-то тоскливые переезды, большие станции, залитые
операционным светом, или группы домов, жавшихся друг к другу в поисках тепла и
поддержки.
У Любы болела душа, и она все никак не могла ее убаюкать.
Чего она только себе ни говорила... Что в жизни всякое случается, что ей еще не
восемьдесят лет, у нее все впереди, она обязательно встретит хорошего человека
и выйдет за него замуж. Эти мантры не приносили ей облегчения. Даже дышать было
трудно, как будто она простудилась. И ее знобило, хотя она могла бы поклясться,
что ничего общего с простудой ее озноб не имеет.
Проводница принесла чай с лимоном и озабоченно спросила,
глядя на ее бледное лицо:
– У вас температура?
– Нет. Это любовный вирус, – ответила Люба, кутаясь в
кофточку. – Он попал в мою кровь, и теперь – все, так просто от него не
избавиться.
– Шутите! – неуверенно усмехнулась та. – Может
быть, выпьете жаропонижающее?
– Таблетки эту заразу не берут, – пожаловалась
Люба. – Как с ней бороться, я не знаю, но смутно догадываюсь, что течение
болезни будет тяжелым. Да и полного выздоровления никто не гарантирует.
– Вы так складно говорите, как будто это правда. –
Проводница покачала головой и добавила: – Меня Юлей зовут. Если что –
обращайтесь.
Люба выпила чай маленькими глотками, стараясь думать только
о будущем, а не о прошлом. Потому что при воспоминании об Астраханцеве вирус в
ее крови активизировался, и она мучительно стонала, тихонько стукаясь лбом о
вагонное стекло. В тот момент, когда терпеть больше стало невозможно, Люба с
жуткой тоской, на которую, вероятно, откликнулись все волки в окрестных лесах,
позвала:
– Дима! Дима!
В тот же миг дверь с грохотом отвалилась в сторону, и на
пороге купе возник Астраханцев – мрачный и прекрасный, как демон ночи.
– Я здесь! – воскликнул он и шагнул внутрь.
От неожиданности Люба подпрыгнула на месте, мотнула головой
и больно стукнулась затылком о стенку купе.
– Вот зараза! – воскликнула она и против воли
поморщилась.
– Это я – зараза? – трагическим голосом спросил
Астраханцев, одним сильным рывком задвинув за собой дверь. Дверь отрезала их от
всего остального мира, и они остались в полумраке одни. – Ну да. Зараза.
Но у меня есть оправдание, и вам придется его выслушать!
Он плюхнулся на соседнее сиденье, оказавшись с Любой лицом к
лицу.
– Оправдание! – хмыкнула та. Вид у нее был воинственным
– глаза горели, губы были сжаты в тонкую линию. – Как вы вообще сюда
попали?
– Гнался за поездом, – коротко ответил тот и
потребовал: – Перестаньте так на меня смотреть. Я чувствуют себя промокашкой,
которую хотят разорвать на мелкие клочки.
– Вы меня гнусно обманули!
Когда Астраханцева не было рядом, Люба ощущала себя самым
несчастным существом на свете. Но стоило ему появиться, как ей немедленно
захотелось выместить на нем все свои обиды.
– Да, я вас обманул, – скорбно согласился он. – Но
не гнусно, без злого умысла. Я обманул вас от растерянности.
– Никакой вы не Грушин! Что, съели?
– Мы с вами сейчас говорим об отношениях, – сварливо
ответил тот. – И тут фамилия не имеет никакого значения.
– Вы не можете говорить об отношениях! – выпалила Люба,
раздув ноздри двумя маленькими наперстками.
– Почему это вы лишаете меня такого права? – искренне
возмутился ее недавний обидчик.
– Потому что вы женаты!
Это была бомба, которой предстояло взорвать его
самоуверенность. Вместо того чтобы рухнуть и рассыпаться пылью, Астраханцев
фыркнул и пренебрежительно махнул рукой, словно отгонял от себя обвинение, как
докучливую муху.
– Да было бы вам известно, с женами иногда
разводятся, – заявил он. – Жена – это спутница жизни, с которой можно
до определенного момента идти по одной дороге... А потом взять и свернуть в
сторону.
– И какой же тропой вы теперь собираетесь пробираться по
жизни? – съехидничала Люба, сложив руки перед грудью. – Тоже мне,
архар!
Всем своим видом она демонстрировала недоверие и насмешку.
Астраханцева это страшно завело.
