Книга Посмотрите - я расту, страница 11. Автор книги Борис Алмазов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Посмотрите - я расту»

Cтраница 11

— Звидкиля, хлопци?

— Чего? — не поняли мы.

— З якого вы миста?

— Как это — с какого места? Нас по местам не распределяют.

— Та ни… Вы з городу чи з сэла?

— А! В городе живём, в городе.

— А кажи мэни, будь ласка, билый хлиб в мисте маете?

— Чего он так разговаривает? А? — спросил меня Серёга. — Он чего, специально, что ли, над нами издевается?

— Та ни, — улыбнулся солдат. — В мене мова така. Украинська. Ну то як, паляницу маете?

— Какая такая поленница? Зачем её маять? Мучить, что ли? — не понимали мы.

— Может, он спрашивает, есть ли в городе белый хлеб?

— Так, так! — обрадовался солдат.

— Есть. Есть белый хлеб, есть. Батоны.

— Ой-ёй… — вздохнул он. — Скильки ж я рокив не йив цього хлиба. Ище до войны мамо с мёдом паляницю робылы…

— Мать его вроде этой поленницей кормила, с мёдом.

— А ваша мама на Украине? — спросил я, чтобы поддержать разговор.

— Нема матуси. И батька нема. Немец згубив.

Мешок оттянул нам руки. Солдат шагал ровно и широко, мы за ним никак не поспевали. Если бы не этот мешок, мы давно бы дали стрекача. Вот мы и бежали вприскочку за этим промасленным солдатом, и мешок бил нас по ногам.

— Хрустя! — сказал Серёга. — Да мы никак к мосту идём?

Точно. Вот и поворот, и вот уж немцы машут руками и бегут к нам навстречу.

— Гут! Гут! Гришке, Гришке… Карашо! Объод!

— Мамочка моя! — ахнул Серёга. — Да ведь мы немцам обед принесли.

Мы в ярости швырнули мешок на землю.

— Не надо так. Це хлиб, — сказал солдат. Он передал термосы уже знакомому нам раскосому сержанту, и тот стал разливать щи в подставленные миски.

— Гришке! Гришке! — кричали немцы. — Кушать! Кушать! Киндер кушать брод! — Они приглашали нас пообедать вместе с ними. Я готов был кричать от злости.

— Куда ты нас завёл! — закричал Серёга на солдата. — Лучше бы выпороли, чем немцам обед нести! Что мы в лагере-то скажем?

— То был приказ! — сурово сказал Гриша.

— Гриша, садись с нами, — чисто по-русски выговорил пожилой немец. Я раньше его не приметил. Он был в советской военной форме, только без погон. Пустой рукав был аккуратно заправлен за ремень гимнастёрки.

— Ни! — сказал Гриша, упрямо наклонив голову. — Не хочу. И не треба мени проситы, товарищу Кляйст. Не треба.

— Понимаю! Я понимаю, — вздохнул немец. — Понимаю. — И пошёл к немцам, которые устроились на брёвнах и дружно уплетали еду. Он вытащил из-за голенища сапога газету и, ловко развернув её одной рукой, начал громко читать что-то по-немецки.

— Газетки почитывает! — зло сказал Серёга.

— Це не пленный, це агитатор. Коммунист. Товарищ Кляйст. Пидем до лагеря, а то мени працюваты треба, — сказал Гриша.

Мы пошли, а вслед нам неслись чужие непонятные слова:

— Дойче зольдатен! Фатерлянд! Демократишен републик!

— Эхты! — сказал Серёга. — Они у тебя родителей убили, а ты им еду носишь!

— Це приказ! — глухо и упрямо ответил солдат.

Глава девятая «ВЛЮБИЛСЯ! ВЛЮБИЛСЯ!»

— Кирьянов! Хру-ста-лев! — услышали мы крик, когда подошли к лагерю. Наш отряд, выстроившись, кричал по склада м.

— Ну теперь будет! — сказал Серёга. — Уже хватились нас.

— Бегить незаметно! — толкнул нас Гриша. — Бегить, бегить…

Вдруг он замолчал. И выпрямился так, будто увидел чудо. По дорожке к нам шла Алевтина Дмитриевна.

— Кто это? — выдохнул солдат.

— Алевтина. Сейчас нам будет…

— Где вы ходите? закричала Алевтина. — Весь отряд нас ждёт. Мы идём на прополку помогать колхозникам, а вы где-то бродите.

— А мы дяденьке дорогу показывали, — невинным голосом сказал Серёга. — Ему на кухню нужно.

— Кухня вон за той палатой, — махнула рукой Алевтина.

— Ага, — растерянно сказал солдат.

— Можно, мы покажем?

— Нет уж! Вы сами найдёте дорогу?

— Знайдемо, — пробормотал Гриша. — Спасибо.

Он широко раскрытыми глазами смотрел на Алевтину. И когда она повела нас строиться, он всё ещё стоял на дороге.

— Стоит! — сказал Серёга. — Он, наверное, в вас влюбился.

И Серёга захохотал, поражая меня своей наглостью.

— Не болтай глупости! — пробормотала Алевтина, но густо покраснела.

— Влюбился! Влюбился! — хохотал Серёга, как будто Алевтина была в этом виновата.

«Неужели в самом деле влюбился?» Я посмотрел на Алевтину и словно увидел её впервые. Она красивая! У неё такие длинные густые косы. Почему бы в неё не влюбиться? Но Серёга хохотал так, словно узнал что-то стыдное, о чём нельзя говорить при всех. Он не мог успокоиться и в палате, и на поле, где мы выдёргивали сорняки с капустных грядок.

— Влюбился! — ликовал он. — А сам говорит как — ничего не поймёшь. Поленницу ему мать пекла. Как будто он дрова ел! Грязнуля! Масло с него чуть не капает машинное. Как будто не человек, а трактор. Даже погон нету!

— Чья бы корова мычала, — заметил Федул, — а твоя бы, Серя, молчала!

— Ты это про что?

— А то! Все знают, что ты за Осипян бегаешь.

— Это кто бегает?

— Ты! — встрял Липский и спрятался за широкую спину Федула.

— Подумаешь, влюбился! — сказал Бойцов. — Ну и что? Он солдат. Алевтина — студентка. И ничего смешного нет. Это когда ты, Серя, за Иркой бегаешь, — так только смешно и да же противно.

— А вот почему так? — спросил Федул.

— Потому что детям всё запрещают, — объяснил Липский. — Взрослые — хитрые: им всё можно, а нам ничего нельзя.

— Нет, — сказал Бойцов, — мы просто, наверное, не знаем, что такое любовь, вот и воображаем всякую ерунду.

— Как это не знаем? — удивился Липский. — Если нам объяснить как следует, и мы поймём. Нет такого, чего понять нельзя. Серёга же не в Алевтину влюбился, а в Ирку. Солдат в пионервожатую, потому что они взрослые, а он в девчонку, потому что ему ещё лет мало.

— А по-моему, — сказал Бойцов, — мы вообще ещё по-настоящему влюбиться не можем.

— Как это так? — возмутился Липский. — Что же мы, не человеки, то есть не люди, что ли?

— Люди. Только вот взрослые — они не такие, как мы. Они — другие.

— Такие же! Только крупнее. Выросли — вот и всё.

— Нет! — стоял на своём Бойцов. — Они совсем другие. Поэтому они могут чего-то такое знать, чего мы не знаем и не чувствуем.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация