Родион в сердцах чертыхнулся, нашел и несколько раз набрал
чей-то номер. Видимо, трубку не брали. Еще немного постояв и послушав, Марьянов
сложил телефон и сунул его в карман. Вид у него при этом был такой
расстроенный, что у Карины сжалось сердце. Не сказав больше ни слова и даже не
попрощавшись, он пулей вылетел из приемной.
— Что случилось? — спросила Ванда у мужа, который
задумчиво стоял посреди комнаты.
Тот лишь недоуменно пожал плечами и тоже направился к
выходу.
— А что он тебе сказал? Вы сегодня еще будете
общаться? — продолжала наседать Ванда.
— Сказал — торопится. Все завтра. — Конокрад
вяло махнул рукой. — Завтра так завтра. Действительно, какая разница?
У Карины создалось впечатление, что Аркадий разговаривает
сам с собой, а не с супругой.
— Ой, Родион Алексеевич сумочку свою забыл, —
неожиданно простонала Ванда грудным голосом. Она рванула к стулу, на котором
действительно стояла сумка с продуктами, оставленная Марьяновым.
Карина растерялась лишь на мгновение, но Конокрадихе этого
оказалось достаточно, потому что она тут же взяла и сумку, и инициативу в свои
руки.
— Он, наверное, уже в машину садится. Аркадий, помоги,
она тяжелая. Нет, не надо, я сама, она не тяжелая. Карина, вы звоните Родиону
Алексеевичу, пусть не уезжает, я сейчас спущу ему сумку вниз.
Карина даже не успела ничего возразить — Ванда,
прогрохотав по коридору, уже скрылась из вида. За ней следом вышел и унылый
Аркадий.
— Нет, все же понеси ты — она-таки тяжелая! —
донесся откуда-то издалека голос неугомонной Ванды. — Скорее, что ты
заплетаешь ногу за ногу?!
Тут же в приемную, широко улыбаясь, ввалился райтер Ярослав
Кораблев:
— Что у вас тут случилось? Я видел бегущую по волнам
Ванду Конокрад. Не Ассоль, конечно, но впечатление сильное.
— Шеф, уходя, сумку забыл. Так вот она и бросилась
вдогонку. Ты же знаешь, как трепетно она к нему относится, — сказала
Карина, набирая номер Марьянова.
— Теперь понятно, — ухмыльнулся Ярослав. —
Ничего, пусть немного побегает, ей даже полезно. Думаю, сегодня будет
установлен мировой рекорд в беге на восемьсот метров с сумками.
Карина несколько раз набирала номер шефа, но никак не могла
дозвониться — было занято. Наконец Марьянов откликнулся.
— Родион Алексеевич, вы забыли сумку.
— Вот же… Хорошо, сейчас поднимусь.
— Ой, не надо, не поднимайтесь! Ее сейчас вам Конокрад
принесет.
— Ладно, подожду. — В голосе Родиона звучала
досада. — Ну, что такое происходит? Никак не могу уехать. И где Конокрад?
— Сейчас спустится.
Ага, вон, вижу Аркадия. Наконец-то. Карина, если я срочно
буду нужен — звоните. Но если дело терпит — лучше завтра утром. Все,
пока.
Отключившись, Карина задумчиво стала перебирать бумаги на
столе. Марьянов вел себя странно. Более чем странно. Что же делать? Ехать
домой, ужинать, смотреть телевизор и ложиться спать?
Или?..
* * *
С того момента, как позвонила Нателла, все пошло кувырком.
Он так и не выслушал чем-то очень озабоченного коммерческого директора. А
Конокрад его по пустякам не беспокоил, это Марьянов знал точно. Потом звонок
Лены, который так неожиданно и не вовремя прервался. Он ненавидел этот
равнодушный женский голос: «Абонент временно недоступен!» Да еще и сумку эту
идиотскую пришлось ждать. Всю дорогу Родион пытался дословно восстановить свой
разговор с Леной, который так некстати оборвался.
Уже свернув с шоссе к поселку, где находилась его дача,
Марьянов предпринял еще одну попытку дозвонится до нее, но телефон по-прежнему
молчал. Вероятно, это был заговор операторов связи, которым нравилось срывать
деловые переговоры, разлучать влюбленных и вообще портить отношения между
людьми. А еще сбивать их с толку. Лена наверняка не поняла, что случилось. Он
просто не успел ей объяснить! «И что, интересно, она теперь обо мне
подумает? — тоскливо размышлял Родион, подруливая к дому. — Наверное,
обиделась, поэтому и отключилась. Придется теперь еще и с ней объясняться,
доказывать, что я совершенно не то имел в виду. То есть вообще ничего не имел в
виду, просто так сложились обстоятельства».
Обстоятельства прятались внутри дома. Марьянов загнал машину
во двор и закрыл ворота. Посмотрел на окна — все до одного, невзирая на
светлый летний вечер, были освещены. Встречать его никто не вышел, и Родион,
подойдя к входной двери, повернул ручку. Дверь оказалась заперта, и он
позвонил.
— Уже иду! — раздался откуда-то сверху бедовый
голос Нателлы.
Марьянов поднял голову и увидел, что она машет ему рукой из
окна спальни на втором этаже. «Значит, все хорошо, — с облегчением подумал
он. — Раз она такая радостная, ничего страшного не случилось». Ровно через
минуту дверь широко распахнулась.
— Входи, хозяин, и будь как дома! — приветствовала
его Нателла.
Легкий, просвечивающий насквозь коротенький халатик почти
ничего не скрывал. У Нателлы был прекрасная фигура, шалые зеленые глаза, рыжие
волосы и вздорный характер. О ее авантюрных проделках и амурных похождениях в
семье предпочитали говорить шепотом. По сравнению с ней старшая сестра была
образцом благочестия.
— Ты тоже спала? — поинтересовался Родион, входя в
дом.
— Почему с-спала? — удивилась Нателла, хватаясь
рукой за стену, и Марьянову почудился легкий запах алкоголя.
— Потому что ты одета, как одалиска. Вот я и подумал.
— Заснешь тут! — с вызовом произнесла Нателла,
уставившись на Родиона в упор. — То одно, то другое. Я вам здесь
что — семейный психотерапевт? И потом — я должна была к твоему
приезду вырядиться в вечернее платье? Этого даже твоя жена не делает.
— Нона пришла в себя? — не обращая внимания на
колкости, спросил Марьянов.
За два года супружества его взаимоотношения с
Нателлой — любимицей семьи Сорокиных — сложились не лучшим образом.
Изначально они отнеслись друг к другу настороженно и без особой симпатии.
Нателла открыто заявляла, что сестра могла сделать лучшую партию и в
присутствии Марьянова любила вспоминать, какие роскошные поклонники были у
Ноны. Родион стоически переносил выпады в свой адрес, стараясь как можно меньше
общаться со свояченицей.
— Пошли наверх! — не отвечая на вопрос,
распорядилась Нателла и повернулась к лестнице. При этом ее слегка занесло, и
она уцепилась рукой за перила. «Ого, — подумал Марьянов, — барышни,
кажется, пили не только снотворное». И он, старательно отводя глаза в сторону,
стал подниматься по довольно крутой лестнице вслед за легкомысленно одетой
родственницей.
На втором этаже было три спальни — одна большая, так
называемая «хозяйская», две другие, поменьше — гостевые. Нателла
проследовала в большую. Марьянов, войдя в комнату, ожидал увидеть на огромной
кровати из карельской березы, на атласных подушках, под бледно-сиреневыми
простынями свою мирно посапывающую жену. Однако его изумленному взору предстала
иная картина. Кровать из карельской березы, предмет особой гордости его
благоверной, действительно была тут. На месте оказалось и любимое ею сиреневое
белье. Но самой Ноны нигде не было видно. Родион подошел ближе и зачем-то
откинул легкое летнее одеяло. Затем заглянул в широченный платяной шкаф и
отодвинул плотно задернутые шторы. Окинул изумленным взглядом придвинутый к
кровати журнальный столик, на котором стояли несколько красивых свечей, фужеры,
коньяк, шампанское, конфеты и тарелочка с нарезанным лимоном. Потом озадаченно
воззрился на Нателлу. Та стояла в дверях, скрестив руки на груди и выставив
вперед пьяную правую ножку. Подбородок ее был опущен, взгляд — суров и
непреклонен. Своей позой и решительным видом Нателла слегка напоминала
Наполеона Бонапарта, который примчался под Аустерлиц прямо с пляжа, впопыхах
забыв переодеться в камзол и напялить знаменитую треугольную шляпу.
