Клементе хранил молчание. Мелк Таварес завел разговор с агрегадо, он хотел выяснить достоинства и недостатки новых работников, узнать их прошлое. Сертанежо рассказывали о себе — их истории были похожи одна на другую: та же бесплодная земля, выжженная засухой, погибшие посевы кукурузы, маниока и бесконечный поход. Агрегадо были немногословны.
Они кое-что слышали об Ильеусе — там плодородная земля и легкие заработки. Край будущего, вооруженных столкновений и убийств. Когда наступила засуха, они бросили все и подались на юг. Негр Фагундес был разговорчивее других, поэтому рассказал несколько историй о бандитах.
Сертанежо поинтересовались:
— Говорят, тут осталось много невырубленных лесов?
— Для вырубки по подряду есть. Но во владение больше не продается. Все земли уже имеют хозяев, — усмехнулся гребец.
— Но заработать можно, и немало, если работать как следует, — сказал Мелк Таварес.
— Да, те времена, когда человек приходил с пустыми руками, но с решимостью и отвагой и шел в лес, чтобы силой добыть себе плантацию, теперь кончились. Тогда было хорошо… Если у тебя была крепкая грудь, ты рубил лес и, пристрелив нескольких человек, которые вставали у тебя на пути, становился богачом…
— Мне рассказывали об этих временах… — сказал негр Фагундес. Поэтому я и пришел сюда…
— А мотыга тебе не по душе, чернявый? — спросил Мелк.
— Нет, я не против, сеньор. Но лучше я управляюсь с этой палкой… засмеялся он, поглаживая ружье.
— Тут еще остались большие леса. У гор Бафорэ, например. Нет лучше земли для какао…
— Только теперь приходится покупать каждую пядь леса. Все обмерено и зарегистрировано. У нашего хозяина есть там земли.
— Совсем немного, — признался Мелк. — Клочок. В будущем году, бог даст, начнем рубить.
— Нынче город уже не тот, что был раньше, и народ никудышный. Ильеус растет… — сказал с сожалением гребец.
— Потому и народ нехорош?
— Прежде тут человека ценили за мужество. Сегодня же богатеет только турок-торговец да испанец, владелец магазина. Не то что раньше…
— Те времена кончились, — сказал Мелк. — Теперь к нам пришел прогресс, и все стало иначе. Но кто работы не боится, всегда устроится, дело для него найдется.
— Теперь и стрелять на улице нельзя… Могут тут же забрать.
Лодка медленно плыла вверх по течению, ее окутал ночной мрак, из селвы доносились крики животных, на деревьях кричали попугаи. Только Клементе продолжал хранить молчание, все остальные принимали участие в разговоре, рассказывали различные истории, спорили об Ильеусе.
— Этот край будет еще богаче, когда какао начнут вывозить прямо из Ильеуса.
— Конечно.
Сертанежо не поняли. Мелк Таварес им объяснил: все какао для заграницы — для Англии, Германии, Франции, Соединенных Штатов, Скандинавии, Аргентины — вывозится через порт Баия. Огромные суммы налогов и таможенных пошлин остаются в столице штата, Ильеусу же не перепадает даже объедков. Проход в бухту Ильеуса узок и неглубок. Только с громадным трудом (а некоторые утверждают, что это вообще невозможно) удастся его приспособить для прохождения больших судов. И когда крупные грузовые суда придут за какао в порт Ильеус, тогда можно будет говорить о подлинном прогрессе…
— Сейчас, полковник, все только и толкуют о каком-то Мундиньо Фалкане. Ходят слухи, что он может добиться разрешения… что он очень способный человек.
— А ты все думаешь о девушке? — спросил Фагундес у Клементе.
— Она не попрощалась со мной… Даже не взглянула…
— Вскружила она тебе голову. Сам на себя стал не похож.
— Как будто мы и знакомы не были… Даже «до свидания» не сказала.
— Женщины все таковы. Не стоит из-за них переживать.
— Он, конечно, человек предприимчивый. Но разве по силам ему разрешить этот вопрос, если даже сам кум Рамиро ничего не добился? — Мелк говорил о Мундиньо Фалкане.
Клементе поглаживал гармонику, лежавшую на дне лодки, ему чудился голос поющей Габриэлы. Он огляделся, как бы отыскивая ее: селва, окаймлявшая реку, деревья и переплетенные лианы, устрашающий рык зверей и зловещий крик сов; обильная зелень, казавшаяся черной, — тут все было не так, как в серой и голой каатинге. Один из гребцов указал пальцем на чащу:
— Здесь была перестрелка между Онофре и жагунсо сеньора Амансио Леала… Погибло тогда человек десять.
В этом краю, чтобы заработать денег, надо не бояться работы. Да, он заработает денег и вернется в город на розыски Габриэлы. Он должен найти ее во что бы то ни стало.
— Да не думай ты о ней, выкинь ее из головы, — посоветовал Фагундес. Взгляд негра старался проникнуть в темную селву, голос его стал мягче, когда он заговорил о Габриэле. — Выкинь ее из головы. Она не для нас с тобой. Она не такая, как эти шлюхи…
— Нет, не могу я о ней не думать, даже если б и захотел. Не могу я ее забыть.
— Ты с ума сошел! Такая женщина не станет жить с тобой долго.
— Что ты болтаешь?
— Не знаю… Но, по-моему, это так. Ты можешь с ней спать и делать что угодно. Но владеть ею, стать ее хозяином, как ты стал бы хозяином другой женщины, тебе никогда не удастся, да и никому другому тоже.
— Почему?
— Черт его знает почему. Этого я не могу тебе объяснить.
Да, негр Фагундес прав. Ночью они спали вместе, а на другой день она будто и не помнила об этом, смотрела на него так же, как на других, и говорила с ним так же, как с другими. Будто это ничего не значило…
Мрак покрывает и окружает лодку, селва будто надвигается и смыкается над ними. Крик совы прорезает ночь. Ночь без Габриэлы… без ее смуглого тела, без ее беспричинного смеха, без ее алых, как плод питанги, губ… Даже не попрощалась. Странная девушка.
Страдание нарастает в душе Клементе. Внезапно его охватывает уверенность, что он никогда больше не увидит ее, не будет держать в своих объятиях, прижимать к груди, никогда не услышит больше ее любовных стонов.
В ночной тишине раздался громкий голос полковника Мелка Тавареса. Он обратился к Клементе:
— Сыграй-ка нам что-нибудь повеселей, парень, Чтоб время скоротать.
Клементе взялся за гармонику. Из-за деревьев над рекою поднималась луна. Он видел перед собою лицо Габриэлы. Поблескивали вдали огоньки фонарей. В музыке послышался плач отчаявшегося, навеки оставшегося одиноким Клементе. В селве, в лунном свете, смеялась Габриэла.
Заснувшая Габриэла
Насиб привел ее в свой дом на Ладейре-де-Сан-Себастьян. Не успел он вставить ключ в замочную скважину, как дрожащая дона Арминда показалась в окне.
— Подумать только, сеньор Насиб! Казалась такой приличной, порядочной особой, каждый день ходила в церковь. Вот почему я всегда говорю… — Тут она заметила Габриэлу и не закончила фразы.
