— Рибейриньо втюрился в танцовщицу…
— А Мундиньо Фалкан?
— Он ушел рано. Заверил меня, что у него с ней ничего нет, путь свободен. Ну и я, конечно…
— Бросились в атаку…
— Точнее, вошел в игру. — А она?
— Как вам сказать? Кажется, проявляет интерес.
Но пока не подцепит Рибейриньо, очевидно, будет разыгрывать святую. Тут все заранее ясно.
— А муж?
— Целиком за полковника. Он уже все знает о Рибейриньо. А со мной не хочет иметь никаких дел. Пусть жена улыбается Рибейриньо, танцует с ним, прижимается к нему, пусть поддерживает ему голову, чтобы его лучше стошнило, каналья находит это замечательным. Но стоит мне подойти к ней, как он тут же оказывается между нами. Типичный профессиональный альфонс, — Он боится, что вы испортите ему все дело.
— Согласен на остатки. Пусть Рибейриньо платит, а я буду довольствоваться выходными днями… Я думаю, что и муж очень скоро угомонится. Сейчас ему уже должно быть известно, что я сын местного политического лидера. Поэтому ему лучше держаться со мной подобающим образом.
Пришел с завтраком Разиня Шико. Насиб вышел из-за прилавка и устроился за одним из столиков, повязав салфетку вокруг шеи.
— Ну-ка, посмотрим, что она за кухарка… — Новая? — полюбопытствовал Тонико.
— Никогда не видел такой красивой смуглянки! — лениво процедил Шико.
— А вы мне сказали, что она страшна, как ведьма, бесстыдный вы араб, Скрываете правду от друга?
Насиб разобрал судки, расставил на столе блюда.
— О! — воскликнул он, вдохнув аромат куриной кабиделы
, жареной солонины, риса, фасоли и банана, нарезанного кружочками.
— Действительно хорошенькая? — расспрашивал Тонико Шико.
— Даже очень…
Тонико нагнулся над тарелками.
— И вы говорите, что она не умеет готовить? Вот лживый турок… Ведь слюнки текут…
Насиб пригласил его к столу:
— Тут на двоих хватит. Отведайте немножко.
Бико Фино открыл бутылку пива, поставил ее на стол.
— Что она сейчас делает? — спросил Насиб Шико.
— Завела длинный разговор с матерью. Рассуждают о спиритизме. То есть говорит мать, а она только слушает да смеется. А когда она смеется, сеньор Тонико, прямо обалдеть можно.
— О! — снова воскликнул Насиб, попробовав кушанье. — Это же манна небесная, сеньор Тонико. Теперь, благодарение богу, меня будут хорошо обслуживать.
— За столом и в постели? А, турок?..
Насиб наелся до отвала и после ухода Тонико растянулся, как обычно, в шезлонге, в тени деревьев позади бара. Он взял баиянскую газету почти недельной давности и закурил сигару, потом расправил усы Насиб был доволен жизнью, утренняя грусть рассеялась.
Позднее он сходит в лавку дяди, купит там дешевое платье и пару домашних туфель. Надо договориться с кухаркой о закусках и сладостях для бара. Вот уж не думал, что эта запыленная и оборванная беженка умеет так готовить… И что под слоем пыли скрывается такая очаровательная, такая соблазнительная женщина… Он мирно заснул. Ветерок с моря ласково шевелил его усы.
Еще не пробило пяти часов. В податном бюро и в других учреждениях было полно народу, когда взволнованный Ньо Гало с номером «Диарио де Ильеус» в руках ворвался в бар. Насиб подал ему вермут и приготовился рассказать о новой кухарке, но тот громко объявил своим гнусавым голосом:
— Началось!
— Что?
— Вот сегодняшняя газета. Только что вышла… Читайте…
На первой полосе была помещена длинная статья, набранная жирным шрифтом. Заголовок увенчивал четыре колонки:
«ВОЗМУТИТЕЛЬНОЕ ПРЕНЕБРЕЖЕНИЕ К БУХТЕ».
Резкая критика была направлена главным образом в адрес префектуры и Алфреда Бастоса — «депутата палаты штата, избранного населением Ильеуса, чтобы отстаивать священные интересы какаового района», и забывшего об этом. Слабый голос этого депутата раздается лишь тогда, говорилось в статье, когда надо похвалить действия правительства; этот парламентарий умеет лишь выкрикивать «очень хорошо!» и «поддерживаю!». В статье критиковался и префект, один из кумовьев полковника Рамиро, «никчемная посредственность, способная лишь лебезить перед влиятельной персоной — местным касиком»
, а также выдвигалось обвинение против политических деятелей, проявляющих пренебрежение к вопросу о бухте Ильеуса. Предлогом для статьи послужило вчерашнее происшествие: пароход «Ита» сел на мель. «Самая важная и самая неотложная проблема района представляет такую альтернативу: либо богатство и цивилизация, либо отсталость и нищета, — проблема бухты Ильеуса, или грандиозная проблема прямого экспорта какао», не существует для тех, кто «захватил при благоприятных обстоятельствах командные посты». Засим следовала едкая тирада, которая заканчивалась явным намеком на Мундиньо и напоминала, что «люди с высокоразвитым гражданским чувством намерены в связи с преступной халатностью муниципальных властей заняться этой проблемой и решить ее. Славные и неустрашимые жители Ильеуса, города древних традиций, сумеют осудить, наказать и вознаградить по заслугам!».
— Дело серьезное, мальчик…
— Похоже, доктор написал.
— Скорее Эзекиел.
— Нет, доктор. Я в этом уверен. Эзекиел напился вчера в кабаре. Статья вызовет шум…
— Шум?! Вы оптимист… Будет черт знает что!
— Если только не начнется сегодня же здесь, в баре.
— Почему здесь?
— А банкет автобусной компании, вы забыли? Придут все: префект, Мундиньо, полковник Амансио, Тонико, доктор, капитан, Мануэл Ягуар, даже полковник Рамиро Бастос обещал принять участие.
— Полковник Рамиро? Ведь он теперь не выходит по вечерам.
— И все же он сказал, что придет. Он человек слова и обязательно явится, вот увидите. Не исключено, что обед закончится ссорой…
Ньо Гало потирал руки.
— Вот будет весело… — Он отправился в податное бюро, оставив Насиба озабоченным. Насиб дружил со всеми, лучше ему держаться подальше от политической борьбы.
Пришли официанты, нанятые для банкета, они начали готовить зал, составляли столики. Почти в это же время судья с пачкой книг под мышкой устроился снаружи с Жоаном Фулженсио и Жозуэ. Они наблюдали за Глорией, сидящей у окна. Судья считал, что ее постоянное присутствие на площади скандализирует город. Жоан Фулженсио смеялся, не соглашаясь с ним:
— Глория — это социальная необходимость, сеньор, ее нужно рассматривать как общественно полезный институт, вроде обществ имени Руя Барбозы, имени Тринадцатого мая или дома призрения. Глория выполняет в обществе важную функцию. То, что она красуется в окне и время от времени появляется на улице, поднимает на более высокий уровень один из самых серьезных аспектов жизни города — сексуальную жизнь. Она воспитывает у юношей вкус к красоте и, позволяя мужьям некрасивых жен (а таких, к сожалению, в нашем городе большинство) мечтать о ней, воодушевляет их на выполнение супружеских обязанностей, которые иначе представляли бы для них невероятное затруднение.
