Над низкой стеной в глубине двора появилась голова доны Арминды. Она окликнула Габриэлу:
— Видишь, какое совпадение? А что я тебе говорила? Он тоже хочет снять для тебя дом…
— Не нравится он мне… Даже если бы я с голоду умирала…
— И все же я права: стоит тебе захотеть…
— А я ничего не хочу…
Она была довольна всем, что у нее было, — ситцевыми платьями, домашними туфлями, серьгами, брошкой, браслетом; не нравились ей только выходные туфли — они ей жали. Она полюбила свой двор, кухню и плиту, комнатку, где спала, она с радостью ходила в бар, где встречалась с интересными молодыми людьми — учителем Жозуэ, сеньором Тонико, сеньором Ари — и вежливыми пожилыми мужчинами — сеньором Фелипе, доктором, капитаном; она привязалась к своему дружку негритенку Туиске и, наконец, к коту, которого она приручила.
Ей нравился сеньор Насиб. С ним так хорошо было спать, положив голову на его волосатую грудь и чувствуя на бедрах тяжесть ноги этого крупного полного мужчины, красивого и молодого. Усами он щекотал ей затылок, и у Габриэлы при этом по телу пробегала дрожь. Хорошо было спать с мужчиной, ноне со старым — за дом, еду, одежду, обувь, а с молодым, сильным и красивым, как сеньор Насиб, и только потому, что он молодой, сильный и красивый.
Эта дона Арминда совсем сошла с ума со своим епиритизом. Как ей такое могло прийти в голову! Надо же, сеньор Насиб женится на ней, Габриэле! Но как приятно помечтать об этом, как приятно… Пройтись с ним под руку по улице. Зайти в кино, сесть рядом, положить голову на его мягкое, как подушка, плечо. Пойти на праздник, потанцевать с Насибом!
А на руке обручальное кольцо…
Но к чему об этом думать? Не стоит… Сеньор Насиб женится на благородной девушке, увешанной драгоценностями, в красивых туфлях и шелковых чулках, надушенной тонкими духами, на невинной девушке! еще не знавшей мужчины. А Габриэла годилась на то, чтобы готовить, убирать, стирать и спать с мужчиной!
Но не со старым и уродливым, не ради денег, а ради удовольствия… Клементе в пути; Ньозиньо на плантации, Зедо Кармо тоже. В городе живет молодой студент Бебиньо, какой богатый у них был дом! Он приходил к ней тайком на цыпочках, он боялся матери.
Первым был ее дядя, она тогда была еще девочкой.
Она была девочкой, и он пришел к ней ночью, старый и больной.
О свете коптилки
Под палящим солнцем обнаженные по пояс работники срезали плоды какао серпами, прикрепленными к длинным шестам. С глухим стуком падали золотые плоды, женщины и дети собирали их и разрубали ударами большого ножа. Росли кучи зерен какао, белых от сока; зерна насыпали в большие корзины, которые на вьючных ослах отвозили к корытам для промывки.
Работа начиналась на заре и кончалась поздно вечером; пища — кусок жареной солонины с маниоковой Лукой да спелый плод хлебного дерева, съеденные наспех в полдень. Женщины пели унылые песни:
Доля у меня горька,
кожа у меня черна.
Я спрошу полковника,
я спрошу хозяина:
долго ль будет мне тоска
без подружки суждена?
Хор мужчин на плантации отвечал:
Долго, долго мне придется
собирать какао…
Погонщики подгоняли ослов криками, как только караван с зернами какао выходил на дорогу: «Но, проклятый! Пошевеливайся, Брильянт!» Верхом на лошади, в сопровождении надсмотрщика, полковник Мелк Таварес объезжал плантации, проверяя, как идет работа.
Иногда он спешивался и бранил женщин и детей:
— Чего вы канителитесь? Поворачивайтесь быстрей, это вам не вшей ловить!
Учащаются удары, раскалывающие надвое плоды какао, которые лежат на ладони — острое лезвие большого ножа каждый раз угрожает рассечь пальцы.
Убыстряется ритм плывущей над плантацией песни, которая подгоняет сборщиков:
А в цветах роса сладка,
а подружка так стройна.
Я спрошу полковника,
я спрошу хозяина:
долго ли мне ждать, пока
ляжет вновь со мной она?
Стоя под деревьями на змеиных тропах, покрытых сухой листвой, мужчины все быстрее срезают плоды и голоса их звучат все громче:
Долго, долго мне придется собирать какао…
Полковник осматривал деревья, надсмотрщик покрикивал на батраков, изнурительная работа продолжалась.
— Кто здесь работал?
Надсмотрщик повторил вопрос, работники вернулись, и негр Фагундес ответил:
— Я.
— Пойди сюда.
Полковник показал на какаовое дерево: среди густой листвы, на самых верхних ветвях виднелись несрезанные плоды.
— Ты что — покровитель обезьян? Думаешь, я для них сажаю какао? Лентяй. Тебе бы только на улицах драться…
— Виноват, сеньор. Не заметил…
— Не заметил, потому что плантация не твоя и не ты терпишь убытки. Впредь изволь быть внимательнее.
Полковник продолжал осмотр. Негр Фагундес поднял серп и своими мягкими, добрыми глазами поглядел вслед полковнику. Что он мог ответить? Мелк вырвал его из рук полиции, когда он, напившись во время вылазки в поселок, устроил дебош в публичном доме.
Вообще Фагундес был не из тех, кто молча сносит обиды, но полковнику не ответил. Разве не Мелк брал его недавно в Ильеус, чтобы поджечь газеты, и так щедро заплатил за это ерундовое дело? И разве не сказал он потом, что возвращаются времена вооруженных столкновений, хорошие времена для мужественных людей с метким глазом, для таких, как негр Фагундес? А пока он собирал какао, плясал на зернах в сушильных баркасах, потел в печи, и ноги его всегда были вымазаны клейким соком какао. Впрочем, эти добрые времена что-то не наступали, тот костер из газет был недостаточно ярким. Но даже то, что было, — неплохо, он все-таки повидал кое-что, проехался на грузовике, пострелял несколько раз в воздух, чтобы нагнать страху, и увидел Габриэлу, как только приехал; он проходил мимо какого-то бара и услышал женский смех.
Так смеяться могла только она. Фагундеса повели в дом, где они должны были оставаться до нужного момента. Парень по прозвищу Блондинчик, который их привез, ответил на вопрос негра:
— Это кухарка араба, лакомый кусочек.
Фагундес замедлил шаг и отстал, чтобы увидеть ее. Блондинчик сердито торопил:
— Пошли, негр. Не мозоль тут глаза, а то испортишь все дело. Пошли.
Вернувшись на фазенду ночью, когда небо было усыпано звездами и где-то плакала одинокая гармоника, Фагундес рассказал Клементе о встрече с Габриэлой. Красноватый свет коптилки падал трепещущими бликами во мрак, окутавший плантации: они видели лицо Габриэлы, ее ритмично двигавшееся тело, длинные ноги, так легко и неутомимо ступавшие по земле.
