Как хорошо ходить в бар и расхаживать среди мужчин. Жизнь прекрасна, она довольна тем, что живет. Она любит греться на солнце, принимать холодную ванну, жевать гуяву, есть манго, грызть перец, она любит ходить по улицам, распевать песни, спать с одним молодым мужчиной, а мечтать о другом.
Биэ — ей понравилось это имя. Насиб, такой большой, кто мог бы подумать? Даже в такую минуту он говорил на чужом языке и ревновал… Какой смешной!
Она не хотела его обидеть, он хороший! Она будет теперь осторожнее, ей не хотелось его огорчать. Но не может же она не выходить из дому, не подходить к окну, не гулять по улицам. Не может всегда молчать и не улыбаться. Не слышать голоса мужчины, его прерывистого дыхания, не видеть блеска мужских глаз. «Даже не проси, Насиб, я не могу этого сделать».
Птичка билась о прутья. Сколько дней она в неволе? Наверное, немного, еще не успела привыкнуть. Да и кто же привыкнет жить взаперти? Габриэла любила животных, птиц, она с ними дружила — с кошками, собаками, даже с курами. На плантации у нее был попугай, он умел говорить. Но он умер с голоду, еще раньше дяди. И больше ей не хотелось держать птичку в клетке. Ей было жаль ее. Она не сказала этого Насибу, боялась его обидеть. Он ведь решил сделать ей подарок, чтобы она не чувствовала себя одинокой, и подарил ей софре-певунью. Но песня ее такая грустная, и Насиб тоже грустный. Она не хотела его обидеть, теперь она будет осторожна. Ей не хотелось огорчать его, она скажет, что птичка вырвалась из клетки и улетела.
Габриэла пошла во двор и открыла клетку. Кот спал. Софре взлетела, села на ветку гуявы и спела для Габриэлы. Какая звонкая, какая веселая песня! Габриэла улыбнулась, кот проснулся.
О стульях с высокой спинкой
Тяжелые австрийские стулья с высокой спинкой, черные, резные, обитые кожей с узорами, стояли здесь, казалось, только для того, чтобы ими любовались, но не для того, чтобы на них садились. Пожалуй, кое на кого они нагнали бы страху. Полковник Алтино Брандан еще раз осмотрел гостиную. На стене, как и у него дома, — цветные портреты полковника Рамиро и его покойной супруги — продукция процветающей санпауловской индустрии; между портретами — зеркало. В углу — ниша со статуями святых. Вместо свечей крошечные электрические лампочки: синие, зеленые, красные, — красота! На другой стене — японские бамбуковые циновки, к которым приколоты почтовые открытки, портреты родственников, гравюры.
В глубине комнаты рояль, покрытый черной тканью с узорами густо-красного цвета.
Едва войдя в дом, Алтино встретил Жерузу, поздоровался с ней и спросил, дома ли полковник Рамиро Бастос и сможет ли уделить ему пару минут; девушка провела его в коридор, разделяющий две передние гостиные. Оттуда он услышал, как в доме началась суета: гремели оконные задвижки, со стульев снимались чехлы, вступали в действие щетки и метелки. Парадную гостиную открывали лишь в торжественных случаях: в день рождения полковника, в день, когда вступал на пост новый префект, для приема крупных политических деятелей из Баии, а также когда наносил визит редкий и уважаемый гость. Жеруза появилась в дверях, приглашая Алтино войти:
— Заходите, полковник.
Полковник редко бывал в доме Рамиро, обычно только по праздникам, и сейчас он снова, как всегда, восхищался роскошной гостиной — этим неоспоримым свидетельством богатства и могущества Бастосов.
— Дедушка сейчас выйдет… — улыбнулась Жеруза и удалилась, потупившись. «Красивая девица, похожа на иностранку, уж очень белокурая, и кожа у нее такая белая, что даже кажется голубоватой. Этот Мундиньо Фалкан дурак. К чему ссориться, когда все можно так легко разрешить?»
Алтино услышал шаркающие шаги Рамиро и уселся.
— Вот это здорово! Просто превосходно! Чем я обязан удовольствию видеть вас?
Они пожали друг другу руки. Алтино поразил вид старика: как он сдал за те месяцы, что они не встречались! Раньше Бастос напоминал ствол крепкого дерева, на котором годы не оставляют следа, который безразличен к бурям и ветрам. Казалось, Рамиро будет править в Ильеусе вечно. Теперь от прежнего могущества полковника остался лишь повелительный взгляд.
Его руки слегка дрожали, плечи согнулись, походка стала нетвердой.
— С каждым днем вы выглядите бодрее, — солгал Алтино.
— Если слабость называть силой… Ну, давайте присядем.
Высокая спинка стула. Может быть, она и красива, но неудобна. Ему больше по вкусу обитые синей кожей мягкие кресла в конторе Мундиньо Фалкана — в них прямо тонешь, они такие удобные, что не хочется уходить.
— Извините меня за нескромный вопрос: сколько вам лет?
— Восемьдесят три.
— Хороший возраст. Дай вам господь еще много лет жизни.
— В нашей семье умирают поздно. Мой дед прожил до восьмидесяти девяти лет. Отец — до девяноста двух.
— Я его помню.
В гостиную, неся на подносе чашечки с кофе, вошла Жеруза.
— Внучки уже выросли…
— Я женился в зрелом возрасте, так же как и Алфредо и Тонико. А то у меня были бы правнуки, даже праправнуки.
— Правнук не заставит себя ждать. Когда внучка такая красавица…
— Возможно, возможно.
Жеруза вернулась, взяла чашки и сказала:
— Дедушка, пришел дядя Тонико, спрашивает, можно ли ему войти.
Рамиро взглянул на Алтино.
— Как вы скажете, полковник? У вас ко мне конфиденциальный разговор?
— От Тонико у меня секретов нет — ведь он ваш сын.
— Пусть войдет…
Тонико появился в жилете и гамашах. Алтино поднялся. Тонико сердечно и горячо обнял его. «Вот хитрец!» — подумал фазендейро.
— Очень, очень рад вас видеть в нашем доме, полковник. Вы так редко у нас появляетесь…
— Я деревенский житель, выезжаю из Рио-до-Брасо только в случае крайней необходимости, кроме «Агуас-Кларас», нигде не бываю…
— Неплохой урожай в этом году, полковник, как вы считаете? — прервал его Тонико.
— Слава богу. Никогда не видел столько какао… Вот я и приехал в Ильеус и решил: дай-ка навещу полковника Рамиро. Поговорю с ним, поделюсь своими мыслями. На плантациях мы по вечерам сидим и думаем… Знаете, как это бывает, — начинаешь думать, а потом и поговорить хочется.
— Я весь внимание, полковник.
— Вам известно, что в политику я никогда не вмешивался. Только один раз это сделал, да и то иного выхода не было. Вы, должно быть, помните, тогда сеньор Фирмо был префектом. Они хотели прибрать к рукам Рио-до-Брасо и назначить туда своего человека. Я приезжал тогда поговорить с вами…
Рамиро помнил этот случай. Комиссар полиции, его ставленник, уволил помощника полицейского комиссара в Рио-до-Брасо, которому покровительствовал Алтино, и назначил на его место капрала военной полиции. Алтино приехал в Ильеус и явился к Бастосу с жалобой. Это было лет двенадцать назад. Алтино потребовал, чтобы капрала отозвали и возвратили его протеже. Рамиро согласился. Смена власти была произведена без его ведома и согласия, в момент, когда он был на заседании сената в Баие.
