Для Руи Дантаса значительно важнее было мнение Зито Феррейра, хотя тот был всего-навсего профессиональным вымогателем. Руи угощал его пивом каждый раз, как в печати появлялся очередной сонет, жадно слушал похвалы, они вместе читали новое творение, или Руи декламировал его в баре перед изумленными завсегдатаями. Иногда Руи читал свои стихи на вечерах, получая в награду нежные взгляды чувствительных барышень. Последнее время он стал подумывать об издании сборника своих произведений.
«Диарио де Ильеус» даже сообщила уже, что «в скором времени появится в печати под заглавием „Рассыпанные бриллианты“ сборник сонетов нашего талантливого сотрудника, молодого адвоката местного суда, доктора Руи Дантаса». Сержио Моура прозвал будущую книгу «Фальшивые бриллианты»; Руи страшно оскорбился и не упускал случая спросить у какого-нибудь знакомого, понимает ли тот стихи Сержио Моура, эти иероглифы, которые без «ключа» расшифровать невозможно. Плохо было то, что писатели Юга в своих статьях хвалебно отзывались о поэмах Сержио. Руи Дантас никогда не забывал «сердечно поздравить» Сержио, когда «Диарио де Ильеус» перепечатывала какую-нибудь из этих статей. Но в глубине души он яростно ненавидел поэта. Из мести он рассказывал всякие ужасы про Сержио, про его быт, его манию разводить цветы и птиц. Позже, когда по городу пошли слухи о Сержио и Жульете, Руи усиленно занялся их распространением, добавлял скандальные подробности: что как-то ночью, когда Карлос Зуде находился в отъезде, в Рио, Жульету и Сержио видели на пляже, они обнимались, катаясь по песку, и что на второй день нашли женские трусики с вышитыми на них инициалами, забытые на пляже; эти трусики демонстрировались в ильеусских кафе, и в течение двух дней ни о чем другом не говорили.
На самом же деле Руи считал Сержио своим соперником во всём: в поэзии, где они представляли противоположные школы и имели столь разную ценность, в положении, которое они занимали в городе.
В кабинете, глядя на этажерку с толстыми книгами по юриспруденции и на стоящий на столе портрет Руи Барбоза,
[21]
Руи Дантас пытается сочинить сонет с изысканными рифмами. Зито Феррейра сказал как-то в баре в большой компании, что Рун — «богатейший рифмач». Правда, кое-кто тогда улыбнулся, находя, что эта фраза имеет двойной смысл, что она звучит иронически. Но Руи не обратил на это внимания… Он долго подбирает звучные и малоупотребительные эпитеты. Пот течёт ручьями по его лицу и рукам, словно у портового грузчика, таскающего тяжести.
Под слоем мизерного литературного честолюбия Руи Дантас сохранял какую-то чистоту; поэтому припадки его гнева длились обычно так недолго, поэтому он держал себя с Лолой, как восторженный юноша. Она была проститутка, порочная и капризная, но Руи относился к ней почти как к жене. И так она была описана в этом сонете, стоившем его автору стольких трудов.
В соседней комнате послышались шаги Манеки Дантаса. Он вошел в дом шаркающей походкой и стал громко звать жену:
— Аурисидия! Аурисидия!
Он услышал шум в кабинете Руи.
— Руи, сынок, ты здесь?
— Здесь, отец…
Манека Дантас вошел, сел и только тогда снял шляпу. Его добродушное лицо расплылось в улыбке, как всегда при виде сына.
— Что ты там пишешь?
Руи смотрит на незаконченный сонет. В той части, что уже написана, изображается Лола в пышном платье и с нежным взглядом, проходящая по залитому солнцем замку мечты. Манека Дантас никогда этого не поймет…
— Прошение, отец, для процесса полковника…
— Так я не буду мешать тебе работать… — Он встал, дошел до двери и обернулся: — Бог да благословит тебя, сынок…
Руи Дантас снова склонился над сонетом.
15
Когда сбор первого урожая со времени повышения цен подходил к концу, Антонио Витор поехал в Эстансию. Раймунда осталась на плантации — следить за подрезкой деревьев, руководить работами. Антонио Витор набрал целый чемодан подарков, маленьких сувениров, купленных у бродячих торговцев в Ильеусе, и сел на корабль. Уже тридцать лет он не ездил по морю. Он ощущал в душе большое волнение и сам не понимал, что это лишь чувство гордости. Тридцать лет назад он приехал сюда на палубе одного из кораблей Баийской компании. Он был тогда юнцом, ничего не понимавшим в жизни, страх и тоска мучили его в ту лунную ночь. На этом корабле Жука Бадаро нанял его к себе на службу. Антонио Витор работал на плантациях, тяжёлый это был труд; потом он убивал людей, был ранен, получил кусок земли. Он вырубил лес, посадил маниоку и маис, потом посадил какао. Он и Раймунда. Теперь он едет в Эстансию в каюте первого класса, в сапогах со скрипом, о каких давно мечтал, с перстнем на пальце, со шляпой на голове, в хорошем кашемировом костюме. Теперь он помещик, почти полковник. Он разбогател в этих землях.
И вдруг, на палубе, он вспомнил об Ивоне. Уже давно он забыл о ней. Как далеки те времена, когда он уходил на опушку леса (тогда ещё существовал лес), чтобы предаться воспоминаниям. Потом он встретил Раймунду и забыл об Ивоне. У неё, наверно, сын от него. Каков этот сын? Лучше ли, чем Жоаким, который не пожелал работать на земле, стал шофером и связался с подозрительными людьми? Антонио Витор решил найти сына и привезти с собой на плантацию. Ему должно быть лет тридцать, может, уж женат, дети есть. Он его возьмет с собой, сын поможет на плантациях. Этот сын станет тем, чем Жоаким не сумел стать. Жоаким очень похож на Раймунду, упрям так же, как мать, которая так злится на новый дом, словно её насильно заставляют там жить. Раймунда уже не исправится, с ней ничего нельзя поделать. Она так до самой смерти и будет работать на плантациях, плохо одетая, испачканная соком какао, с сердитым лицом.
Корабль качает на волнах, Антонио Витору не хочется есть. Растянувшись в шезлонге, он укрывается пледом. Полковник, дремлющий в соседнем шезлонге, просыпается и заводит с ним разговор. Они говорят о ценах на какао, о их повышении, об урожае будущего года. Антонио Витору кажется, что никогда ещё он не был так счастлив.
Когда Антонио Витор вернулся домой, ему удалось увидеть Раймунду тоже счастливой на мгновенье. В Эстансии он не нашел Ивоне — она давно умерла; не нашел и сына — ещё мальчишкой он уехал в Сан-Пауло, в край кофе. Но он купил там старинный испанский гребень, каких никто уже теперь не носит. Раймунда всегда мечтала иметь такой гребень. Долго она носила в своих жестких волосах старый гребень, подаренный ей доной Аной, в котором не хватало одного зуба. Раймунда обрадовалась подарку, обычное сердитое выраженье сбежало с её лица, когда она воткнула в волосы, в которых было уже столько белых нитей, этот испанский гребень, украшенный маленькими цветными стекляшками. Она была так довольна, что даже не казалась в эту минуту такой старой и уродливой; мрачные предчувствия, терзавшие её, на мгновенье потускнели в её душе, и лицо её с широким носом и толстыми губами казалось даже красивым.
16
На второй год повышения цен, когда ожидался новый невиданный урожай, жизнь всех обитателей зоны какао изменилась. Антонио Витор вёл себя как настоящий богач, утопал в роскоши, как большой помещик; капитан Жоан Магальяэс тратил все свои деньги на вырубку леса на своём участке; Манека Дантас построил особняк, Орасио занимался подлогами, Фредерико Пинто покорял молоденьких мулаток в своей фазенде и играл в рулетку. Они чувствовали себя «хозяевами земли».
