— И он не уехал в свой Нью-Йорк…
— Басс, прекрати говорить со мной таким тоном!
— Извини… Так этот Форестер, по-твоему, сможет что-то понять?
— По крайней мере, — сказала Фиона, — дальше него это не пойдет. А умная голова не может оказаться лишней.
— Хорошо, — согласился Себастьян. — Когда приезжает твой дружок?
— Если я ему сейчас позвоню, Дин будет к вечеру. Ты можешь приехать ко мне… ну, скажем, в шесть часов?
— К тебе? Если Пам узнает…
— Приезжайте вместе. И с девочкой.
— Пам ни за что не согласится.
— Послушай, Басс, что для нее — и для тебя! — сейчас самое важное? Ревновать по-глупому или…
— Хорошо, — поспешно сказал Себастьян, поднимаясь. — Я постараюсь это устроить. Дин Форестер… Наверно, сорокалетний лысый кабинетный червь, а?
— Прекрати, Басс, — устало сказала Фиона.
* * *
Как Себастьян и предвидел, Памела наотрез отказалась переступать порог дома «этой женщины». В кафетерии он жену не застал — по-видимому, придя в себя после разговора с доктором Беннетт, Памела поехала на работу, и Себастьян сначала позвонил ей на мобильный («Абонент временно недоступен…»), а потом по номеру, который следовало набирать лишь в крайних случаях, потому что начальник очень не любил, когда его сотрудники в рабочее время занимали линию личными разговорами.
— Нет, — сказала Памела, молча выслушав мужа. — Никогда.
— Если ты не хочешь идти домой к доктору Беннетт…
— Басс, я не хочу, чтобы в это вмешивался кто бы то ни было. Я была против доктора Беннетт — и не только потому, что это твоя бывшая любовница. А теперь ты хочешь вмешать еще какого-то… Завтра о нас будет говорить весь Хадсон, послезавтра — весь штат, через неделю о нас с тобой появится статья в «Сан».
— Ты не права, — продолжал настаивать Себастьян, зная, впрочем, что не сможет убедить жену по телефону, когда она говорит, прикрывая трубку ладонью, чтобы никто, не дай бог, не услышал ни одного слова.
— Я перезвоню тебе на мобильный, — сказал Себастьян. — Кстати, почему ты его выключила?
— Потому что не хотела слышать твой голос, вот почему!
— Ты его уже услышала. Включи телефон, я тебе перезвоню. А еще лучше: давай встретимся в обед, как это бывало, в кафе Марка Антония.
В кафе «Вермонт» на углу Первой улицы и Вишневой аллеи Себастьян и Памела встречались лет восемь назад, когда между ними ничего еще не было, кроме робкого чувства, которому каждый из них тогда пытался найти иное объяснение. Содержал кафе Дик Вермонт, как две капли воды похожий (особенно если смотреть в профиль) на гипсовую копию статуи римского консула Марка Антония, стоявшую в городском художественном музее.
— Хорошо, — согласилась Памела.
* * *
— Ты плохо выглядишь, — сказал Себастьян. — У тебя круги под глазами, но главное — у тебя нехороший взгляд. Посмотри мне в глаза. Ты боишься.
— Ты позвал меня сюда, чтобы сказать об этом? — спросила Памела. — Мы не можем поговорить вечером дома? Если вообще есть о чем разговаривать.
Они сидели за столиком у окна, за которым на небольшой лужайке бегали и, должно быть, во все горло кричали дети, игравшие то ли в догонялки, то ли в какую-то новую игру, о правилах которой Себастьян не имел представления.
Это были чужие дети, но Себастьяну казалось, что в каждом из них он видит какую-то из черт их любимой Элен: у одной девочки была такая же курточка, у другой — такие же светлые волосы, у того мальчика — знакомые движения рук, а у другого — удивительно похожий наклон головы. Себастьян с трудом перевел взгляд на Памелу.
— Доктор Беннетт считает, — сказал он, — что мы должны проконсультироваться у Дина Форестера.
— Это еще кто? — хмуро спросила Памела.
— Физик, — пояснил Себастьян, сам, впрочем, не убежденный в том, что им нужен именно физик, а не психиатр или, на худой случай, психолог. — Он работает в Колумбийском университете. Не смотри так на меня, Пам, ты сама понимаешь, что внезапное исчезновение Элен и, тем более появление этого… существа…
— При чем здесь физика? — непонимающим голосом спросила Памела.
Себастьян начал, разгибая пальцы, перечислять причины, по которым именно физик может хотя бы попытаться объяснить происходящее с Элен. Фиона привела, как он помнил, девять доводов, сейчас он насчитал семь, но на Памелу ни один из аргументов не произвел впечатления. Выслушав мужа, она сказала, отодвинув тарелку с недоеденным салатом:
— Нет. Больше никаких врачей. Никакой доктора Беннетт. Никаких ее знакомых, даже если это лауреаты Нобелевской премии. Элен — наша дочь. Наша дочь, понимаешь? И я не хочу, чтобы о ней ходили разговоры. Она больше не пойдет в детский сад. Я буду с ней все время. Я уйду с работы — надеюсь, твоего заработка хватит, чтобы прокормить нас троих. Если будет нужно, снимем более дешевую квартиру.
— Но, Пам… — растерянно произнес Себастьян. Он представил себе, как однажды ночью жена проснется от того, что в шею ее вцепятся тонкие, но сильные пальцы странного существа… — Вспомни, как ты сама… Если опять случится что-нибудь такое…
— Все, Басс, — твердо сказала Памела. — Извини, мне пора на работу. Я скажу, что завтра не выйду.
— Ты точно…
— Я решила, Басс. Увидимся вечером. Да… Я сама заберу Элен из детского сада.
Памела быстрым шагом вышла из кафе, Себастьян с ощущением надвигавшейся беды смотрел, как жена шла к машине. Ему не нравилась ее походка — не легкая, как обычно, а тяжелая, вразвалку, будто на плечи Памелы давил тяжелый груз, и она, чтобы не терять равновесия, искала взглядом, куда поставить ногу. Себастьяну захотелось подбежать к жене, подхватить ее, обнять, говорить все те слова, что он без устали повторял, когда они только начали встречаться, слова, позабытые за годы супружества, но, видимо, единственно необходимые, он хотел…
Но пока Себастьян только хотел сделать то, что представлялось ему нужным, Памела села в машину и скрылась за углом. Себастьян остался сидеть перед двумя чашками самого лучшего кофе в городе.
Он выпил обе.
* * *
Вечер прошел, как обычно. Памела готовила ужин и подавала на стол, Себастьян играл с Элен в мяч в ее комнате, внимательно следил за реакцией девочки и не нашел никаких отклонений, это был нормальный ребенок, ничем не отличавшийся от миллионов других трехлетних детей, так же вскрикивавший, когда мяч пролетал над головой, и так же бурно радовавшийся, если удавалось попасть мячом в грудь папе.
— Элли, — сказал Себастьян, — что вы сегодня делали в саду?
— Не помню, — крикнула Элен, вытаскивая мяч из угла. — Миссис Бакли сказала…
— Что сказала миссис Бакли? — напомнил Себастьян минуту спустя, потому что Элен и не думала продолжать, мяч интересовал ее гораздо больше, чем слова воспитательницы.
