Раньше медиков в университет прибыла полицейская бригада, вызванная диспетчером «скорой». Еще полчаса спустя на место происшествия явился Роман Бутлер с экспертом-криминалистом Пинхасом Датоном и врачом патологоанатомом Шломо Поратом.
Глава 2
Три докторанта
Трое мужчин молча сидели за угловым столом и не глядели друг на друга. Четвертый — за лабораторной установкой в противоположном конце комнаты — опустил голову на руки и выглядел спящим. Сэм Груберман действительно спал — вечным сном. Рубашка на его спине — слева, на уровне сердца, была пропитана кровью.
— Ударили острым предметом, — сказал Датон. — Ударили резко и глубоко. Он умер сразу. Ориентировочно это произошло час-полтора назад.
— Кто-нибудь входил в лабораторию или покидал ее? — спросил комиссар Бутлер у трех докторантов.
— Никто, — ответили они одновременно.
— Кто-то из вас выходил звонить по телефону, — напомнил Бутлер.
— Я, — откашлявшись, сказал Беркович. — Но я только добежал до телефона и, позвонив, сразу вернулся обратно.
— В лаборатории нет телефона?
— В соседней комнате, — сказал Беркович. — Но она заперта.
— Чья это комната?
— Профессора Брандера, руководителя лаборатории, он сейчас в Штатах.
— Мы все утро провели здесь одни, войти никто не мог, дверь была заперта изнутри, — добавил Хаим Шуваль, выглядевший самым спокойным.
— Вы умные люди, — сказал комиссар. — Объясните мне, простому сыщику, куда исчезло орудие убийства, если никто, как вы утверждаете, комнату не покидал и никто сюда не входил.
Ответом было молчание.
— Скажи Моти, чтобы сделал фотографии, и можно уносить, — разрешил Шломо Порат, закончив, наконец, осматривать тело.
— Стилет? — спросил Бутлер.
— Скажем, так: острый и узкий предмет.
— Шило, к примеру?
— Нет, — покачал головой Порат. — Для шила рана слишком широка. Стилет с шириной лезвия около сантиметра.
— Хорошо, — вздохнул Бутлер. — Результат вскрытия пошлешь на мой компьютерный адрес. Я пока побуду здесь. Поговорю с господами учеными…
* * *
Трех докторантов препроводили в канцелярию, где в пятницу водились только мокрицы, ползавшие по листам студенческих документов и внимательно изучавшие перечни оценок.
— Наум Беркович, да? — сказал Бутлер. — Вот вы. Пойдемте со мной в лабораторию.
Флешман и Шуваль проводили уходивших мрачными взглядами и принялись внимательно рассматривать висевшие на стенах канцелярии постеры с изображениями пышногрудых японских красавиц.
— Только вы, — сказал Роман, когда Беркович сел за свой стол, отодвинув в сторону бланки документов, — только вы покидали эту комнату хотя бы на минуту. Значит, у вас было больше всего возможностей избавиться от орудия преступления.
— Я только туда и обратно… — пробормотал Беркович.
— Это вы так говорите. В коридоре не было никого, и никто не может подтвердить ваши слова.
— Был… Араб-уборщик. Он стоял со шваброй в центральном коридоре, но мог видеть и то, что происходило в нашей части.
— Это вы заметили, пробегая к телефону и будучи в состоянии шока?
— У меня хорошая зрительная память, — тихо сказал Беркович. — То есть… Я это вспомнил потом, когда сидел здесь и думал, что на меня тоже могут подумать… Я думаю, что…
— Думаю, думал… — протянул Бутлер. Вы изучаете времена глаголов?
Беркович дернулся, будто получил пощечину.
— Черт возьми, Песах, — сказал Бутлер, описывая мне в субботу вечером эту сцену, — я не предполагал, что новые репатрианты из России такие ранимые. В наше время… Впрочем, не буду ничего утверждать, мне было десять лет, когда мы приехаи… Я всего лишь пошутил, а Беркович нахохлился, как петух, и отвечал на мои вопросы с таким видом, будто обвинение в убийстве волнует его куда меньше, чем намек на то, что он недостаточно хорошо знает иврит.
— А он хорошо знает иврит? — осведомился я. — Нешуточное обвинение, в конце концов, я имею в виду убийство, а не знание грамматики. Он мог чего-то не понять в твоих вопросах…
— Чепуха, — сказал Роман, — с ивритом у Берковича все в порядке. Хуже с логикой. Я вытянул у него точное описание всего, что происходило в лаборатории до и после убийства. Смотри. Беркович сидит за своим столом и заполняет анкеты. Он слышит, как за спиной его кто-то встает, проходит по комнате, он даже может сказать, кто это был и куда прошел, память у Берковича, по его словам, хорошая — причем, не только зрительная, но и слуховая. Так вот, первым со своего места, по его словам, вставал покойник. Э-э… Когда еще был жив, естественно. Груберман подошел к распределительному щиту и, вероятно, включил установку, на которой ставил эксперимент. После этого вернулся на рабочее место, и Беркович утверждает, что больше не вставал и не издавал никаких звуков.
Дважды вставал с места Флешман, проходил мимо установки Грубермана до самого окна и возвращался обратно. Беркович утверждает, что Флешман так делает всегда — подходит к окну, смотрит на крыши Рамат-Авива, думает о чем-то, потом возвращается на рабочее место. Шуваль, по словам Берковича, тоже делал перерыв — отходил от компьютера и курил в углу, где расположен вытяжной шкаф. Вообще-то курить в лаборатории запрещено, но, если включить вытяжку, то запах дыма не ощущается.
— Иными словами, — сказал я, — этот твой Беркович утверждает, что Грубермана могли убить и Шуваль, и Флешман. Каждый из них проходил за спиной Грубермана по крайней мере один раз. А сам Беркович? Он так и сидел сиднем?
— Почему же? Он тоже вставал дважды. Первый раз — просто размяться, от своего стола не отходил, но оборачивался и видел, что Груберман подкручивает какие-то верньеры. Во второй раз Беркович хотел подойти к Шувалю и списать данные из файла. Вот тогда-то он и увидел черное пятно, расплывавшееся на спине Грубермана. Сначала он не понял, что это такое, а когда до него дошло, он завопил и побежал звонить в скорую.
— Значит, он слышал, кто проходил мимо Грубермана последним.
— Он не знает. Видишь ли, у него хорошая память на отдельные события, но он, бывает, путает последовательность. Короче говоря, он не смог сказать, кто вставал со своего места последним — Шуваль или Флешман.
— Думаю, — сказал я, — что ты все же восстановил эту последовательность, допросив остальных, верно?
— Твоя проницательность, Песах, не знает границ, — заявил Роман Бутлер. — Если бы ты еще догадался приготовить новую порцию кофе…
— Сначала доскажи…
— Сначала кофе, — потребовал Роман, и я отправился на кухню.
Включив чайник и дожидаясь, когда закипит вода, я старался представить себе, что творилось на факультете. Хорошо, что была пятница — в другой день в коридорчике собралась бы толпа любопытных, и хотел бы я посмотреть, как полиция стала бы выдавливать из здания студентов, знающих, в отличие от полицейских, все закоулки. В прошлом году, не у физиков, впрочем, а на инженерном факультете в здании Вольфсон, произошел несчастный случай — от токарного станка отлетела какая-то штука, я так и не смог запомнить ее названия, и отсекла у рабочего правую щеку. Он потерял много крови, и хотя никто не говорил, что ему нужно делать переливание и было сделано никаких официальных сообщений или объявлений, но уже полчаса спустя половина студентов университета толпилась перед зданием на мосту, соединявшем две части университета.
