— Ты хочешь сказать, что все было не так?
— Почему же? Кое в чем ты не ошибся… Но согласись: версия, в которой не назван убийца, а мотив преступления назван лишь предположительно, не может меня удовлетворить.
— Ты слишком много от меня хочешь…
— Много? Тебе прекрасно известен истинный мотив, и ты знаешь истинного убийцу, но вот с логикой у тебя пока еще…
— Не понимаю, — растерянно пробормотал я.
— Помнишь, я говорил тебе, что у жертвы этого преступления было алиби?
— Помню, но это противоречие благополучно разрешено, или в этом я тоже ошибаюсь?
— Нет, но в некотором смысле у жертвы все-таки есть алиби. Видишь ли, Песах, все это дело нужно перевернуть с головы на ноги, и лишь тогда станут ясны и побудительные мотивы, и истинные преступники. Ты полагаешь жертвой Айшу Ступник, но бедная женщина к этому делу не имеет ни малейшего отношения. Жертва — ты. И когда до тебя, наконец, дойдет это простое обстоятельство…
— Я?!
Должно быть, я изумился слишком громко — дверь распахнулась, и на пороге возникла Лея-Сара, из-за плеча которой выглядывала Рина. Роман нетерпеливо махнул женщинам рукой.
— Кто-то убивает Айшу с помощью сильного яда, подставляет меня так, что возможность выпутаться близка к нулю, отводит от себя все улики, и ты утверждаешь, что жертва — я, а госпожа Ступник вовсе… Может, в действительности это она всадила мне шип под лопатку?
— Нет, — успокоил меня Роман. — Но все же попытайся посмотреть на себя не как на пособника преступления, а как на его жертву. Сделай усилие, это полезно и для твоего здоровья…
Я попытался. Я закрыл глаза и попробовал протянуть нить, начиная с того злосчастного вечера-банкета, когда…
О, Господи! Я вспомнил, кто первым подошел ко мне с бокалом вина. После этого бокала у меня началась жажда, и я пил потом без разбора, и пьянел, и доктор Саразин подливал мне, и мы пили за его здоровье, и за мое, да, больше все-таки за мое, то самое, которое с каждым бокалом все убывало…
— Доктор Шарль Саразин, — сказал я.
— Доктор Шарль Саразин, — повторил Роман. — Хорошо, что ты вспомнил сам, а то Михельсон уверял, что придется назначать сеансы гипноза… Так что Саразин?
— Он спаивал меня, будто хотел… Но зачем ему это?
— Ты прошел половину пути, — подбодрил меня Роман. — Пройди остальную. Когда и при каких обстоятельствах ты познакомился с Саразином? Ты знал его до встречи на конференции?
— Лично — нет. В университетских кругах он почти не известен, несколько исследований по военной истории… После моего доклада он задал два-три вопроса, не на заседании, а потом, в фойе. Очень специфические вопросы, мне показалось, что Саразин знает предмет не хуже меня, я, в свою очередь, спросил его…
— И он ответил?
— Нет, он перевел разговор…
— О чем он тебя спрашивал?
— Библиография и историография, всякие частности.
— Напомни-ка тему своего доклада.
Роман задавал вопросы резким голосом, будто вырубал их, и я поневоле отвечал коротко и четко — на секунду мелькнула мысль, что беседа наша превратилась в допрос.
— «Поставки вооружения чеченской оппозиции».
— Кто поставлял оружие чеченцам?
— Ну, это известно… Большую часть оставила российская армия в девяносто втором, да и потом российские военные продавали кое-что по мелочам, но, в основном, российское же воружение, попадавшее на западный рынок, перекупалось и через ближневосточные каналы отправлялось на Кавказ…
— Кем перекупалось?
— Американцами через третьи и четвертые руки.
— В твоем докладе были конкретные обвинения?
— В адрес американцев? Я приводил кое-какие аргументы, достаточно серьезные…
— Ты называл фирмы?
— Я не обзор делал, а научное сообщение. Меня интересовали обобщения.
— Ты называл фирмы? — настойчиво повторил Роман.
— Нет, я еще не закончил исследование, мне важно было застолбить материал…
— Но тебе эти названия были известны?
— Естественно, я ведь не спекуляцией занимаюсь, а историей и историографией.
— Саразин спрашивал тебя названия фирм?
— Не помню… Впрочем, напрямую — нет, но было ясно, что это его очень интересует.
— Откуда у тебя сведения о конкретных перекупщиках? Это не секретные данные?
— Суперсекретные. Но, черт возьми, Роман, за кого ты меня принимаешь? Сейчас я соображаю туго, но вообще-то это мой метод анализа, и в этом я не отличаюсь от ЦРУ, где, анализируя вполне открытые материалы под правильным углом зрения, получают информацию, которую никогда бы не добыл ни один секретный агент. Найти можно все, нужно лишь правильно искать.
— Афоризм, достойный Песаха Амнуэля, — удовлетворенно сказал Роман. — Последний наводящий вопрос, а дальше делай выводы сам. Посредниками были, в том числе, и французские фирмы?
— Да, «Лионские заводы Симонэ» и «Петролеум инкорпо…» Черт!
Я еше раз сказал «Черт». Я встал с дивана и попытался ходить по палате кругами, сразу ушиб колено о край кровати и, зашипев от боли, встал перед Романом.
— Ты совершенно прав, — сказал я. — Перед тобой клинический идиот.
— Признание вины не освобождает от ответственности, — заявил Роман.
— Если это так, — я рассуждал вслух, у меня возникло ощущение пустоты в нижней части черепа, сквозь эту пустоту проваливались мысли, едва успевая возникнуть, и, чтобы не потерять нить рассуждений, я просто вынужден был говорить, иначе мысль не удержать, — если это так, то… Роман, дай указание своим людям, чтобы из моего стола в университете забрали дискеты с набросками статьи… И в компьютере есть база данных, нужно проследить, чтобы никто не пробовал… Видишь ли, туда можно забраться через Интернет…
— Дискеты у меня, — сообщил Роман. — А от внешних сетей твой компьютер отключен.
— Давно?
— Как только я понял, кто тут настоящая жертва. Мотив.
— Я спрашиваю — давно?
— Вчера утром. Почти сразу после звонка Люкимсона.
— Значит, ты поверил моим воспоминаниям, тем, что я выбалтывал этому шарлатану?
— Воспоминаниям? Этой твоей второй реальности? Горячечному бреду, смешанному с игрой воображения? Психоаналитик, может, и сумел бы что-то из этого вытащить… Нет, сами воспоминания ничего не дали, но твои последующие действия…
— Мои действия?
— Не прикидывайся дурачком, Песах. Сейчас твои мозги в полном порядке. Перестань ходить, ты наступаешь мне на ноги. Садись и подумай. А потом начни излагать все сначала.
— Изверг, — сказал я, но в душе был, конечно, доволен. — Не мог бы избавить меня от лишних мысленных усилий?
