Книга Что будет, то и будет, страница 98. Автор книги Павел Амнуэль

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Что будет, то и будет»

Cтраница 98

— Сейчас, — сказал я небрежно.

И полез.

* * *

Вершина местного Синая оказалась довольно плоской, но склоны были очень круты, и я возрадовался, что имел в этом мире три ноги, одна из которых прежде казалась мне совершенно лишней. Несколько аборигенов вознамерились было сопровождать меня, но я пшикнул, и они остались в лагере: мне вовсе не хотелось, чтобы местные евреи застали меня за разговором с Шехтелем. Ясное дело — я был уверен, что сигнал с вершины горы подавал мне наш испытатель, выбравший это место для того, чтобы без помех передать мне сконструированные для этого мира заповеди. Честно говоря, я соскучился без нормального человеческого трепа и, перескакивая со скалы на скалу, предвкушал неспешную беседу о том, что произошло в Израиле за время моего отсутствия.

На вершине — было бы желание — можно было поставить небольшой стол со стульями и провести внеочередное заседание под руководством директора Рувинского. На его месте я бы так и сделал. Взобравшись, я, однако, не обнаружил ни стола, ни директора, ни даже Шехтеля. Только валуны да пронизывающий ветер. На краю небольшой площадки лежал огромный, неправильной формы, камень, отшлифованный ветрами, грани его отражали свет голубого солнца, подобно плохому зеркалу, это свечение и было видно с равнины.

Если бы позволяла физиология моего организма, я непременно плюнул бы на камень, из-за которого едва не свалился в пропасть. Никто меня здесь не ждал, чтобы подарить заповеди.

Я решил отдохнуть, насладившись, действительно, безумно красивым пейзажем, и возвращаться восвояси. Народу что-нибудь наплету — не впервой.

Голубое солнце как раз коснулось линии горизонта, когда камень неожиданно начал светиться. Хотелось бы сказать «я не поверил своим глазам», но дело в том, что глазам своим я верил всегда и не хотел отказываться от этой привычки. Камень стал желто-оранжевым и жарким, будто раскалился под лучами светила, на меня дохнуло горячим воздухом, и я отступил на несколько шагов, чтобы не свариться заживо. Желто-оранжевый цвет сменился ослепительно белым, и мне пришлось перекатить голову на противоположную сторону моей шейной тарелки, чтобы не ослепнуть.

Чего только не создает природа!

В следующую секунду я понял, что природа здесь не при чем, потому что из камня послышался голос:

— И говорю я тебе: вот заповеди мои для народа, избранного мной. Бери слово мое и соблюдай все установления мои!

Я подумал, что Шехтель мог бы избрать для своей деятельности и менее экзотический антураж. Возможно, он решил, что я поднимусь на вершину не один? Но где его глаза, в конце-то концов? Мог бы выйти и поговорить как человек с человеком — знает же, как недостает мне общения!

— Хорошо, хорошо, — сказал я, — это все понятно, не трать слов зря. Выходи, не стесняйся.

Камень ослепительно вспыхнул и сразу потускнел. А рядом с камнем, там, где должен был бы ждать меня Шехтель, я увидел сваленные кучей металлические на вид полосы. Даже близорукий дальтоник мог бы разглядеть, что на каждой полосе выбит некий текст — несколько десятков слов, не больше.

Заповеди.

Я подумал, что, вернувшись в институт, задам Шехтелю, а заодно и Рувинскому, трепку за нелепое, рассчитанное на невежественных аборигенов, представление, после чего собрал полосы в заплечный мешок и поспешил вниз, чтобы успеть спуститься на равнину до наступления местной ночи с бурым солнцем в зените.

По дороге, впрочем, меня разобрало любопытство, и я сделал пятиминутный привал. Достав из мешка металлические полосы, я разложил их в порядке нумерации и узнал, что:

— первой заповедью в этом мире, как и в нашем, было почитание Творца, а второй стало указание не творить себе кумира (логично: если верить в единого Бога, кумиры ни к чему);

— третьей и четвертой заповедями оказались требования убивать только по приказу Творца, а прелюбодействовать только по обоюдному согласию с тем, кому собираешься наставить рога (тоже логично, хотя в нашем, например, мире, трудно осуществимо);

— пятая и прочие заповеди, до десятой включительно, в нашем мире были бы совершенно неприменимы — что, например, мы могли бы делать с настоятельным требованием не снимать голову с плечевой тарелки по требованию врага и должника?

Конечно, компьютерам института виднее, какие заповеди нужны местным евреям, но мне показалось, честно говоря, что требование любить ближнего не могло бы помешать. Погрузив пластины в мешок, я продолжил спуск, на ходу обдумывая свои возражения в будущем споре с господами теоретиками.

Народ ждал меня, но я не могу сказать, что мой рассказ о встрече с Создателем, явившимся из горящего камня, привел аборигенов в трепетный восторг. Пришлось применить силу и тумаками доказать, что Творец избрал-таки себе народ, и что он-таки дал именно нам, местным евреям, заповеди, и не для того кормил он нас манной небесной и выводил из рабства, чтобы мы тут прохлаждались, когда нас ждут подвиги в земле, текущей чем-то вкусным и тягучим.

Первую заповедь народ начал исполнять сразу, устроив большой молебен. В ту же ночь я, призвав на помощь всю свою волю, исполнил и четвертую заповедь, показав народу пример того, как нужно совершать прелюбодеяния, чтобы не оскорбить нежной души Творца.

А когда народ, утомленный первым в истории этой планеты исполнением заповедей, уснул крепким сном, я решил, что моя миссия здесь выполнена, и пора возвращаться в институт.

Что я и сделал, бросив свой народ на произвол судьбы.

* * *

Несколько часов я приходил в себя — мне все время хотелось перекинуть голову на другой край шейной тарелки и дернуть третьей ногой, что, как вы понимаете, было затруднительно. Директор Рувинский, а также господа Шехтель, Моцкин, Фрайман и Бельский смотрели на мои конвульсии с сочувствием. Их бы на мое место!

Но, скажу честно, я был преисполнен гордости: по сути, никто иной, как я, подарил народу, живущему черт знает в какой галактической дали, заповеди, создав тем самым новую цивилизацию.

Отдохнув, я, естественно, немедленно предъявил свои претензии.

— Послушай, Рон, — сказал я испытателю Шехтелю, — ты никак не мог без фокусов? Я был на вершине один, зачем тебе понадобилось устраивать спектакль и портить хороший камень? А вы, господа, — сказал я молодым гениям Фрайману и Бельскому, — могли бы лучше продумать текст заповедей, особенно насчет прелюбодеяния…

Господа переглянулись, и директор Рувинский прервал мой монолог словами:

— Павел, у тебя, видимо, временной сдвиг в сознании. Ты лучше объясни, почему вернулся раньше срока!

— О каком спектакле ты говоришь? — спросил доктор Фрайман.

— И о каких заповедях? — добавило молодое дарование Бельский. — Мы еще не закончили обсуждать текст.

В мою душу закралось ужасное подозрение и, помолчав минуту, я спросил:

— Не хотите ли вы сказать, что не раскаляли камня на вершине, не передавали мне металлических пластин с текстом заповедей и не вещали голосом Творца для усиления впечатления?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация