— Почтенный, вы ждете, пока я заговорю, а я жду вас. Может, мы все-таки поговорим?
Наконец старец заговорил:
— Ты не совсем варвар. Ты умеешь ждать. Можно даже сказать, что ты воспитанный человек. Одним словом — дружинник.
При чем тут дружина и воспитание — русу было непонятно, и, пользуясь паузой, он решил переспросить своего собеседника. Было ясно, что чары Светлояра, позволяющие беседовать с любым человеком на его языке, немного неправильно перевели речь старика. А такого собеседника и переспросить не грех.
В ответ на еще не высказанный вопрос на лице с тонкими чертами вновь заиграла непроницаемая улыбка:
— Мы воспитаны так, чтобы говорить только правду. Но по-настоящему воспитанный человек никогда не скажет всей правды. И уж подавно, — тут впервые на бесстрастном лице заиграла улыбка, — будет говорить лишь тогда, когда его спросят. Ты ничего мне не рассказал, но мне это и не нужно. Все, что мне надо о тебе знать, я знаю. Будем считать, что ты мне сам все рассказал.
Старец помолчал, а потом заговорил снова:
— Ты говорил о Пути. Ты сменил путь охотника на путь воина и идешь по нему. В своем рассказе ты ни слова не сказал о Пути Меча. Только меч может вести воина по его дороге. Но дороги различны. Вообще, путь дружинника — это смерть. В этом путь дружинника. В этом и в служении князю. Мастер меча идет своей тропой. Есть Небо, есть Земля и есть Человек. И когда на его дороге встает смерть, то нет ни меча, ни человека, лишь Меч соединяет Небо и Землю.
Рука старика поднялась вверх. Глядя непроницаемыми глазами в темноту, он заговорил чуть нараспев:
— Ты освоил фехтование. Ты свободно можешь победить одного бойца. Значит, ты можешь победить любого человека в мире. Дух победы над одиночкой подобен духу победы над десятью миллионами. Я не могу пояснить подробно, как это происходит, но цель такова: имея один предмет, понимать десять тысяч. Ты станешь способен опрокидывать врага в схватках и побеждать взглядом. Когда ты достигнешь этого состояния, не будет ли это означать, что ты непобедим?
Золотое сияние, исходящее от старика, стало нестерпимо ярким. В следующий миг Рогволд ощутил, как неведомая сила рвется внутри него, яростный огонь сминает все преграды и мощным потоком наполняет тело от макушки до кончиков пальцев. Золотые искры света взвились вихрем, и последним, что расслышал рус, было:
— Не мы проходим по Пути, но Путь проходит сквозь нас…
Он вновь стоял на поле боя в кольчуге и сапогах перед некромантом, и на юном лице древнего колдуна проступала гримаса ужаса. Рус чувствовал меч Стражей Перевала в своей руке, и, лишь когда вороненый доспех колдуна окрасился кровью, Рогволд краем сознания отметил, что у него в руке не «Равный», а его топор. И неверным эхом из пустоты донесся голос старца, так и не вылезшего из своей бадьи:
— Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью. Как ему себя вести? — И, чуть помедлив, вновь зазвучал его голос: — Пресеки свою двойственность, и пусть один меч сам стоит спокойно против неба…
Некромант согнулся, щедро заливая кровью степную пыль. Взметнулась вверх кость жезла, через миг рассеченного топором. И стоило острой стали рассечь выбеленную и оправленную в золото и гематит кость, как из почти затянувшейся раны на голове некроманта выплеснулся сгусток темной крови. Колдун пошатнулся. Крепко держался за жизнь повелитель черного вихря, но топор в руке Рогволда превратился в сияющий круг, отсекая голову.
Непослушными, ватными пальцами поднял голову врага сын старосты, и губы хозяина мертвых шевельнулись в последний раз:
— Кто ты?
— Равный, — спокойно ответил Рогволд, нимало не погрешив против истины. И перед тем как на миг потерять сознание, он еще успел заметить лежащее в двух дюжинах шагов от места схватки тело в подозрительно знакомой кольчуге и старика в лохмотьях, низко склонившегося в поклоне перед поверженным колдуном.
Порыв обжигающего ветра ударил в лицо Рогволду, окончательно сметая остатки чар некроманта. Лихой свист разнесся над полем боя, свист и отчаянный топот копыт. Как завороженный, рус смотрел на мчащиеся к нему темные тени, вырастающие как из-под земли. Кони храпели, поводья в хрупкой руке девушки разрывали губы, принуждая жеребца к подчинению.
Стоило коню учуять мертвого некроманта, как гневное ржание разнеслось над степью, на миг жеребец встал на дыбы и вновь опустился, покорный стальной воле атаманши. Рогволд остался неподвижен, словно только что не перед его лицом сверкали полустертые подковы. Рус стоял, любуясь отчаянной борьбой девушки и коня, но одного взгляда на ее перекошенное лицо Рогволду хватило. Поравнявшись с ним, Кетрин метнула ему поводья его коня и, срывая голос, в отчаянном крике заорала:
— В седло! Скорее!
Рогволд вскочил в седло хищным броском жилистого тела, так и не прикоснувшись к стременам. Вновь ожег уши лихой свист атаманши, от которого конь отпрянул в сторону и легко бросил свое тело с места в галоп, становясь со всадником единым целым.
Стоя в стременах, Рогволд повернул голову назад, только теперь заметив черные силуэты, бегущие за ними по ночной степи. В серебристом свете луны выжженная чародейским огнем степь казалась неподвижной. Кони как будто стояли на месте, а стелющиеся за ними силуэты с горящими алым светом глазницами то отодвигались, то приближались на невидимой веревке. Вновь разнесся по степи разбойничий пересвист, горяча коней.
Трава начала хлестать в лицо, белесые хлопья пены падали с поводьев, но ни на миг не замедлили они своего бегства. Именно бегства, ибо не было сил на борьбу с отродьями чар колдунов Юга. Со змеиным шипением нырнули в заросли степной травы жнецы, не знающие пощады и усталости.
Уже под утро, когда дорога вывела их на возвышенность, а вдалеке сквозь предрассветный туман начали проступать свинцовые громады гор, Рогволд оглянулся. Теперь копыта застучали по каменистой земле, и ковер густых трав, прячущий всадника вместе с конем, больше не скрывал погони. Кони путников устали, но не знали устали порождения магии Сетхха. Жнецы отставали от беглецов самое большее на два полета стрелы.
Там, на востоке, куда они гнали своих коней, начинало светлеть небо. Но еще далеко было до первых гневных лучей разящего мертвецов Солнца, слишком долог был путь до спасительного рассвета, и рус ощущал через мягкую кожу голенищ, как тяжко вздымаются и опадают бока его коня. Ветер бил в лицо, обжигая морозом уже опаленную кожу, ледяными иглами впивался в легкие. На миг Рогволд позавидовал жнецам: хорошо устроились, гады, дышать ледяным ветром не нужно. Им вообще дышать не нужно.
Теперь, когда дорога вела через плоскогорье, ветер стал совсем обжигающим. Рус лишь порадовался, что успел, уже сидя в седле, набросить тулуп поверх доспехов. В одном железе он давно бы задубел. Мягкое облако тумана оказалось на их пути неожиданно, еще миг — и разгоряченные кони влетели в белое марево. Как по волшебству затихли порывы ледяного ветра, мягкая тишина вползла в уши, даже стук копыт по камням стал мягче, глуше.
