— А другая дорога есть?
— Конечно. Можно пойти дальше на север — там хорошая дорога на Филадельфию.
[1]
Потом повернуть на юг — по караванному пути в Петру. На это мы потратим лишних два-три дня. Хочешь, чтобы я вел вас так?
Катон задумался и покачал головой.
— Вряд ли разумно предоставлять им лишнее время для подготовки. Что скажешь, Макрон?
— Если они хотят напасть, пусть нападают сегодня. Я готов.
— Отлично. — Катон улыбнулся. — Пойдем прямой дорогой.
Какое-то время они ехали молча, потом глаза Макрона вспыхнули — он обратил внимание на кончик лука, торчащий из седельной сумки Симеона.
— Ты вчера отлично стрелял.
— Благодарю, центурион.
Макрон помедлил и неловко продолжил:
— Спас нам жизнь.
Симеон повернулся и сверкнул белозубой улыбкой.
— Вряд ли меня похвалили бы, если бы убили тех, кого я приставлен охранять. Флориан наверняка вычел бы из моей платы.
— Так ты еще и телохранитель, а не только проводник?
— Я уже говорил, центурион, что провел много лет в пустыне, сопровождая караваны. Времени более чем достаточно, чтобы научиться владеть оружием. А учили меня лучшие воины Аравии.
— А почему ты бросил? Я имею в виду — сопровождать караваны?
— Это тяжелая жизнь. Я устал. Вместо меня работает мой приемный сын, Мурад — командует отрядом охранников на дороге из Петры в Дамаск.
— А стреляет он так же хорошо?
Симеон рассмеялся.
— Так же? Нет, Мурад стреляет гораздо лучше. Он сильнее, как и большинство его людей. Мурад положил бы всех пятерых, не дав им приблизиться к вам. — Симеон с обидой сплюнул. — А я только троих успел.
Макрон взглянул на Катона:
— Только троих. Никуда не годится.
— Пожалуйста, не будем больше об этом, — тихо попросил Симеон. — Я и без того стыжусь.
— Не будем, — улыбнулся Макрон. — И все-таки, твой сын, похоже, мог бы послужить империи. Из него вышел бы отличный солдат когорты ауксилиариев. Он никогда не думал об этом?
— Зачем ему? — Симеон, похоже, удивился. — Мурад и так живет неплохо. Ваша империя не заплатит ему и десятой доли того, что он зарабатывает, охраняя караваны.
— А, да я просто подумал… — смутился Макрон.
День тянулся подобно предыдущему, и вскоре жара стала удушающей. Далеко впереди, над долиной Иордана, воздух струился, как ртуть. Поздним утром отряд пересек реку, вьющуюся в густых зарослях тростника. Поток перекатывался через широкое ложе из песка и гальки, лошади вздымали белую пену, переходя брод. Взглянув вверх по течению, Катон увидел у противоположного берега, на мелководье, навес из пальмовых листьев. Там теснились люди, собравшиеся вокруг человека, который всех по очереди погружал в воду.
Катон тронул Симеона за руку и показал на людей:
— Что там такое?
Симеон взглянул.
— Это? Крещение.
— Крещение?
— Местный обычай. Они полагают, что так с человека смываются все грехи. Это принято у некоторых сект. Например, у ессеев в Кумране.
— Кстати, я хотел спросить, — добавил Катон. — Насчет сект. Сколько их тут? И чем они отличаются?
Симеон рассмеялся.
— Да особенно ничем, но, похоже, ненавидят друг друга от души. Сейчас соображу… Начать с Иерусалима. Там основные секты — саддукеи, фарисеи и маккавеи. Саддукеи твердо держатся традиции. Они считают, что в священных писаниях изложена непререкаемая воля бога. Фарисеи прагматичны и доказывают, что волю бога можно трактовать по писаниям. Маккавеи, в свою очередь, склоняются к твердой позиции. Они уверены, что иудеи — избранный народ, чья судьба — когда-нибудь править миром. — Симеон улыбнулся Катону. — Представляете, каково им быть под властью Рима? Вас они ненавидят даже больше, чем Ирода и его наследников.
— А их за что?
— За то, что они идумеи и не произошли от первых двенадцати еврейских колен.
Макрон покачал головой.
— Похоже, эти иудеи довольно упертые. И с какого хрена? Ведь их покоряли все завоеватели, которые проходили по этим землям.
Симеон пожал плечами.
— Возможно, они верят, что их бог спасает их для чего-то важного.
— Их бог? — Катон с любопытством посмотрел на проводника. — Ведь он и твой?
— Я уже говорил, я больше не имею отношения к этой вере.
— А во что ты веришь?
Симеон ответил не сразу, бросив взгляд на людей, проходящих крещение.
— Я и сам уже не знаю, во что верю…
— А что насчет тех людей, мимо которых мы проехали вчера? — вмешался Макрон. — Ессеи, или как их там…
— Ессеи, — подтвердил Симеон. — Тут все просто. Ессеи верят, что мир человеческий погряз в пороке, зле и бездуховности. Поэтому бог не жалует Иудею. Сами они пытаются жить простой, безыскусной жизнью. Все имущество принадлежит общине, и они живут в строгом соответствии со священными писаниями.
— С такими небось и не выпьешь толком?
Проводник бросил взгляд на Макрона:
— Нет. Пожалуй, нет.
— Есть еще какие-нибудь значительные течения?
— Еще одна секта. Ее приверженцы живут в деревушке недалеко от Бушира. Во многом похожи на ессеев, по крайней мере некоторые — они считают себя истинными последователями Иегошуа. К сожалению, те, кто с ними не согласен, призывают к мятежу.
— Их возглавляет Баннус, — сказал Катон.
— Да, ты прав, — Симеон удивленно взглянул на центуриона.
— Слышал о нем в Иерусалиме, — торопливо объяснил Катон.
Симеон продолжал:
— По словам Баннуса, Иегошуа хотел, чтобы его люди силой утверждали его учение, а ессеи пытаются возглавить движение и исказить веру Иегошуа. Он утверждает, что ессеи превратили ее в бессильный набор суеверий. Забавно: хотя в Иудее у них сторонников немного, но сеть протянулась по всей империи — так считает мой друг Флориан.
— И кто руководит этим течением? — спросил Катон.
Симеон пристально посмотрел на центуриона:
— Ты действительно хочешь знать? Настоящую опасность представляет Баннус. Уберите его — и, возможно, в провинции настанет мир.
— Да, ты прав, — спокойно ответил Катон. — Просто я люблю знать подробности, вот и все.
Берег Иордана постепенно поднимался, дорога шла мимо рощиц и полей, орошаемых водой из реки, дающей жизнь всей долине. К вечеру отряд достиг подножья гор, переходящих в громадное плато; земля стала более пустынной — мало было признаков жизни, только иногда попадалось стадо овец под присмотром подпасков. Едва завидев всадников, дети поспешно гнали животных прочь, скрываясь в овражках, прорезавших равнину.
