— Макрон! — закричал Катон. — За мной! Атакуем!
Он бросился на врагов, отступавших во внутренний двор, его товарищ следовал за ним с громогласным ревом. Внезапная перемена ролей смутила сикариев, и они упустили важное мгновение. Центурионы обрушились на ближайших противников, заставив их отскочить в сторону, и ринулись по мостовой к арке. Позади раздался яростный рев, а затем топот сандалий — сикарии бросились в погоню. Катон бросил взгляд через плечо: Макрон бежал совсем рядом, а всего в нескольких шагах за ним — вожак убийц с гневно сжатыми губами. Катон сразу понял, что от погони им не оторваться. Центурионам мешали доспехи, а на сикариях были только легкие туники. Через несколько мгновений все будет кончено. На пути лежала амфора, оставленная кем-то поспешно спасавшимся со двора. Катон перепрыгнул через амфору и тут же обернулся. Макрон с удивленным взглядом проскочил мимо друга, а Катон резко взмахнул мечом, расколошматив громадный сосуд. С торопливым бульканьем содержимое выплеснулось на плиты, и воздух наполнился ароматом оливкового масла. Катон, спеша за Макроном, нашел время оглянуться: вожак сикариев поскользнулся, потерял равновесие и шумно грохнулся навзничь на землю. Такая же судьба постигла еще двоих преследователей, но остальные, обогнув лужу масла, не сбавляли скорости. Центурионы уже почти догнали убегавшую толпу — стариков, немощных и стайку детей, визжащих от ужаса.
— Повернись! — крикнул Катон приятелю и сам остановился, приготовившись встретить преследователей. Через мгновение Макрон стоял рядом. Сикарии, внезапно прервав бег, уставились на что-то за спинами Катона и Макрона, а потом подбежали к вожаку и остальным, уже выбравшимся из масла, и все вместе метнулись к калитке на дальнем конце большого двора.
— Трусы! — крикнул им вслед Макрон. — Что случилось? Поджилки слабы для настоящей драки? — Он захохотал и хлопнул широкой ладонью Катона по плечу. — Гляди, как несутся. Трусливые кролики. Если мы вдвоем так их напугали, то вряд ли нам есть о чем беспокоиться в Иудее.
— Не вдвоем, — Катон кивнул через плечо, и Макрон, обернувшись, увидел оптиона и его солдат, пробиравшихся по краю толпы, спеша на помощь центурионам.
— За ними! — проревел оптион, махнув рукой в сторону спасающихся убийц.
— Нет! — скомандовал Катон. — Нет смысла. Сейчас мы их не поймаем.
Сикарии достигли калитки и исчезли из виду. Оптион пожал плечами, с трудом скрывая возмущение. Катон мог понять его чувства и чуть не начал оправдываться, но вовремя спохватился. Он отдал приказ — этого достаточно. Не стоило отправлять солдат в беспорядочную и опасную погоню по узким улочкам Иерусалима. Вместо этого Катон махнул рукой в сторону перевернутых скамей и людей, убитых и раненных сикариями.
— Сделайте для них что можно.
Оптион отсалютовал, собрал бойцов и поспешил к местам для сборщиков налогов. Катон почувствовал, что совершенно выдохся. Убрав в ножны меч и кинжал, он согнулся, уперев ладони в колени.
— Это ты здорово придумал. — Макрон улыбнулся и ткнул острием меча в сторону разбитого кувшина с маслом. — Спас наши шкуры.
Прежде чем ответить, Катон покачал головой и сделал глубокий вдох.
— Мы только появились в городе… еще до гарнизона не успели добраться, а нам уже чуть глотки не перерезали.
— Считай, это было такое приветствие, — поморщился Макрон. — Я уж подумал: а не подставил ли нас прокуратор?
Катон вопросительно посмотрел на друга.
— «Сердца и души»… — Макрон покачал головой. — Что-то мне подсказывает, что местные не очень-то стремятся быть частью Римской империи.
Глава 2
— Сердца и души?
В штабной комнате центурион Флориан расхохотался, наливая всем еще лимонной воды, и двинул чаши по мраморной поверхности стола. Штаб-квартира располагалась в одной из башен крепости Антонии, построенной Иродом Великим в честь его покровителя, Марка Антония. Теперь ее занимали римские части, на которые была возложена задача охранять порядок в Иерусалиме. С узкого балкона штаб-квартиры Флориана открывался прекрасный вид на храм и старый квартал города внизу. Флориана привлекли вопли испуганной толпы, и он стал свидетелем отчаянной схватки Макрона и Катона.
— Сердца и души, — повторил Флориан. — Что, прокуратор так и сказал?
— Так и сказал, — кивнул Макрон. — И еще много чего. Произнес целую речь о том, как важно сохранить добрые отношения с иудеями.
— Добрые отношения? — Флориан покачал головой. — Забавно. Нельзя быть в добрых отношениях с теми, кто тебя ненавидит. Они воткнут нож в спину, только рискни отвернуться. Эта проклятая провинция — сплошное бедствие. Да и всегда была такой. Даже когда мы позволили Ироду и его наследникам натворить дел.
— Правда? — Катон чуть склонил голову набок. — В Риме говорят совсем иное. Насколько мне известно, положение в провинции якобы улучшается. По крайней мере, таково официальное мнение.
— Естественно, что же еще говорить людям? — фыркнул Флориан. — Правда в том, что мы управляем только в крупных поселениях и городах. Дороги между ними кишат разбойниками. И даже в городах политические и религиозные группировки борются за влияние на умы. Вдобавок тут столько диалектов, что общаться можно только на греческом, а на нем говорят немногие. И месяца не проходит, чтобы не вспыхнула распря между идумеями и самаритянами — или еще кем-нибудь. Мы ни с чем не справляемся. Те, с кем вы воевали во дворе храма, — банда, из тех, кого нанимают политические группировки. Сикариев используют для устранения соперников или для политической демонстрации — как сегодня утром.
— Так это была демонстрация? — Макрон озадаченно покачал головой. — Политическое заявление? Не хотел бы я ввязаться в настоящую войну с этими тварями.
Флориан коротко усмехнулся и продолжил:
— Конечно, из Кесарии прокураторам плохо видно эту сторону жизни. Они сидят себе на заднице и присылают указания местным чиновникам вроде меня, чтобы налоги поступали бесперебойно. А когда я шлю отчеты о том, что положение — полное дерьмо, прокураторы их прячут и докладывают в Рим, что наблюдается значительный прогресс в поддержании порядка в солнечной провинции Иудее. — Он покачал головой. — Пожалуй, их трудно винить. Если они скажут правду, все решат, что они ослабили хватку. Император мигом заменит их. Так что забудьте все, что вам говорили в Риме. Если честно, вряд ли мы когда-нибудь усмирим иудеев. Любая попытка приобщить их к Риму — как с гуся вода.
Катон поджал губы.
— Но ведь новый прокуратор — Тиберий Юлий Александр — иудей, хотя больше похож на римлянина, чем сами римляне.
— Разумеется, — улыбнулся Флориан. — Он из богатой семьи, обучался у греческих учителей в дорогих римских академиях, а потом ему обеспечили блестящую коммерческую карьеру в Александрии. И глядите-ка: он богат! Богат настолько, что может дружить с самим императором и его вольноотпущенниками… — Флориан хмыкнул. — Знаете, я прожил в этой стране дольше, чем он. Вот какой он местный. Прокуратор водит за нос Клавдия и его секретаря, Нарцисса, но в Иудее люди сразу все чуют. С этим всегда беда — с самого начала, еще с тех пор, как мы посадили на царство Ирода Великого. У нашей дипломатии на все про все одно решение: мол, если удалось навязать своего царя и правящую верхушку в одной стране, значит, это сработает везде. Так вот — здесь не сработало.
