— Костюмчик забыла снять, — вжалась в сиденье Катерина.
— Сиди уже, не убьет он тебя, — успокоила я ее и тут, вдруг,
вспомнила про Масючкины герани. — Слушай, а цветочки на месте?
— Ой-ёй-ёй! — взвыла Катерина. — Мы же забыли продать
герани! Рули к Масючке! — скомандовала она. — Будем врать!
Эту мысль совсем не одобрила Иванова.
— Выпустите нас сейчас же и рулите хоть к черту, врите ему
до посинения, а мы с Ефим Борисычем идем накрывать стол.
Понятно, недопьянствовали еще.
Выпустив Иванову, Борисыча и портфель, мы помчались к
Масючке. Только там отважились взглянуть на герани. Выяснилось, что герани в
прекрасном состоянии, но не хватает одного экземпляра.
“Все ясно, вор есть вор: и здесь не удержался, стибрил-таки
горшок,” — горестно подумала я, а вслух горделиво сообщила:
— Одну герань реализовала по самой высокой цене, деньги
отдам завтра.
Пока Катерина меняла новый костюмчик на старое платье,
Масючка рассыпалась в благодарностях и выудила, конечно, из меня обещание
реализовывать ее герани и впредь. Бессовестная Катерина очень способствовала
тому, пообещав для этого дела предоставить свою “Хонду”.
На обратном пути я мучительно ломала голову над тем, как эта
чертова “Хонда” вообще попала к Катерине. Выглядело это фантастично. Даже
присутствие в багажнике гераней не убедило меня до конца, что это и есть та
самая машина, которую угнал вор.
— Так ты говоришь, что “Хонда” стояла там, где мы с тобой
расстались? — пытала я Катерину.
— Как раз напротив калитки портнихи, — подтвердила она.
— Чудеса. Если бы не изодранные руки и ноги, подумала бы что
у меня бред. Какой благородный вор. И откуда он знает чья это “Хонда”?
— Может у него связи в ГАИ.
— Ты что, всю госавтоинспекцию держишь в курсе у какой
портнихи шьешь свои костюмы?
— Нет, но другого объяснения не нахожу.
— А я нахожу, но не хочу тебя расстраивать, — с этими
словами я вошла в дом.
Иванова и Ефим Борисович сидели за накрытым столом и
выпивали. Витька покорно им прислуживал. Иванова учила его своим латинским
глупостям, а Витька за это ее боготворил. Меня начинало раздражать то, что
здесь все боготворят не меня, а Иванову, словно я, выражаясь ее латинским,
какой-нибудь “пенис канина” — хрен собачий.
— Ха, явилась! — пьяно пробасила Иванова, вытряхивая из
бутылки остатки водки, естественно в свой стакан. — Тарде венеэнтигус — оссе.
— Опоздавшему — кости, — сходу перевел Витька.
Катерина посмотрела на мужа с восхищением.
— Молоток, Витек, — оптимистично подтвердила Иванова и
традиционно выругалась. Очень нецензурно.
“Хоть бы не стошнило меня от этой матершинницы и
алкоголички,” — подумала я, брезгливо отворачиваясь.
— Не представила тебе нашего Ефим Борисыча! — с пьяным
восторгом воскликнула Иванова, обращаясь исключительно ко мне. — Знакомьтесь,
мой старый товарищ, добрейшей души человек, прекрасный специалист, интеллигент
до мозга костей профессор Моргун Ефим Борисыч! — Она с огромной любовью
хлопнула беднягу по спине и радостно прокричала: — Борисыч! Поприветствуй
Соньку!
Моргун с добросовестностью дрессированной собаки отвесил мне
поклон и промямлил:
— Весьма рад.
“Интеллигент до первой рюмки”, — подумала я и смерила его
неприветливым взглядом.
Он смутился и, виновато взглянув на Иванову, сказал умную
вещь:
— Людочка, ваша подруга юна и красива.
Иванова с остервенением опрокинула рюмку в рот, достала из
кармана очки, натянула их на нос и, пристально глядя на меня поверх стекол,
сердито рявкнула:
— Рожу вымыть, платье поменять.
Я сотворила презрительный реверанс и хотела выйти, но
Иванова сделал знак стоять.
— Приличное платье приличной длины, здесь не бардак, —
добавила она и, покрутив пальцем у виска, пояснила окружающим: — Агеразия,
очень запущенная форма.
— Что это? — насторожилась Катерина.
Моргун смущенно усмехнулся и вежливо просветил:
— Агеразия — чувство молодости, наступающее в старческом
возрасте в связи с недостаточной критичностью к своему состоянию. Наблюдается
вне клиники психического заболевания. — И конфузясь, добавил, глядя на меня: —
Людмила Петровна шутит.
Иванова заржала, как конь, и, хлопнув Моргуна по спине,
изрекла:
— Старый член!
При этом (должна пояснить) слово “член” заменял совершенно
нецензурный синоним, столь любимый в русском народе.
На лице Моргуна отразился девичий испуг.
— Людмила Петровна шутит, — пролепетал он и полез под стол.
— Пусть она лучше лечит свою бласфемию, — с важным видом
посоветовала я и, не дожидаясь вопроса Катерины, пояснила: — бласфемия —
болезненное непреодолимое влечение к произношению без всякого повода циничных,
бранных слов. Особой выраженности достигает при шизофрении, — в этом месте я
жестом указала на Иванову.
— Вот п…! — заржала она, упомянув орган, противоположный
члену.
— Об этом и говорилось? — подытожила я и с достоинством
удалилась в ванную.
Там перед зеркалом, глядя на окровавленную себя, я мгновенно
вошла в положение Ивановой. Судя по пятнам на теле и на платье, на мне не
должно быть живого места. Однако кроме ушибов и царапин ничего серьезного я не
обнаружила.
В голове возник вопрос: “Значит кровь не моя, но чья же?
Видимо того организма, который душераздирающе вопил. Что вообще происходит в
том подвале?” Ответ очень хотелось получить в ближайшее время. Я дала себе
слово принять к тому все меры.
* * *
Когда я чистая и переодетая в скромное платье вошла в
комнату, веселье было в самом разгаре. На столе стояла новая бутылка, а Иванова
готовилась произнести тост.
— Вита брэвис, аква витэ лёнга! — торжественно произнесла
она и лихо замахнула полный стакан.
Позорно пьяная Катерина вопросительно уставилась на своего
Виктора.
— Жизнь коротка — водка вечна! — важно перевел он
заплетающимся языком.
— Именно, — пропищал Моргун, после чего громко икнул и
застенчиво молвил: — Простите.
Бедняжка очень косо сидел на стуле и жмурился от
удовольствия, что было особенно противно.
Почему-то на него я разозлилась больше всего. “Посидел бы
этот интеллигент с мое в подвале, понял бы чему в этой жизни следует
радоваться, — с ненавистью подумала я. — И Иванова тоже хороша. Ей бы все
пьянствовать. Знало бы министерство здравоохранения, зачем она ездит в
командировки. И Катька тоже фрукт. Из-за ее причуд я вляпалась в такое дерьмо,
а ей все пофигу. Даже толком не расспросила куда путешествовала ее “Хонда”.
Пьют как ни в чем не бывало и никому до меня нет дела. Что за народ?”
