— Что с ней? — падая духом спросила я.
— Она мертва, — всхлипнула Власова. — Соня, миленькая,
приезжай.
* * *
Во дворе Верочкиного дома было пусто, как и в прошлый раз.
Власовой не было и следа. Я не стала разыскивать эту истеричку, а сразу
помчалась в квартиру Верочки. Как сумасшедшая давила на звонок; не хотелось
верить, что хозяйка мертва.
— Власова, открой! — завопила я, когда звонить надоело.
“Куда она делась? Во дворе ее нет, значит здесь,” — и я
принялась молотить в дверь ногой.
От третьего удара дверь распахнулась. Я испугалась и
шарахнулась в сторону, но потом медленно приблизилась к порогу, постояла, с
опаской крикнула в глубь квартиры:
— Эй, есть кто живой?
Вопрос, конечно, идиотский, учитывая сообщение Власовой. Но
мне ответили, только не из квартиры, а с лестничной площадки.
— Вы к Верочке? — спросила приятная на вид старушка с
ридикюлем в руках.
От ее вопроса я подпрыгнула и завизжала, так велико было
напряжение, но найдя старушку симпатичной и безобидной, тут же взяла себя в
руки и с милейшей улыбкой ответила:
— Да, к Верочке, но дверь почему-то открыта, а хозяйки нет,
даже страшно входить.
Старушка участливо качнула антикварной шляпкой с фиалками и
обласкала меня прелестной старушечьей улыбкой. “Боже, как она мила, — подумала
я. — Еще милей Верочки. В этом доме, наверное, специально собрали всех миляг.”
— Вы заходите, не бойтесь. Собаки у Верочки нет, а сама она
мусор во двор понесла. Наш дом без мусоропровода.
“Ну и сволочь этот муж Власовой, — внутренне возмутилась я.
— Не мог уже купить любовнице квартиру с мусоропроводом.”
— Ах, — вздохнула старушка, — корю Верочку корю, а она все
равно дверь не закрывает. В нашем подъезде живут очень хорошие, а потому бедные
люди, но надо поставить домофон. Времена сейчас неспокойные. Так выскочит с
мусором на улицу, а в квартиру-то вор и шмыг. — Старушка оживила свою
симпатичную улыбочку и, словно спохватившись, махнула рукой, качнула шляпкой и
спросила: — А который теперь час?
— Без десяти одиннадцать, — ответила я.
— Эээ, деточка, это я заболталась. Побегу, а то опоздаю. А
вы проходите, не стесняйтесь, Верочка сейчас прийдет.
И она, прижимая ридикюль к груди, засеменила по ступенькам вниз.
Ободренная старушкой, я вошла в квартиру, пересекла коридор, заглянула в зал,
вошла в спальную… и обмерла.
Верочка лежала на кровати. Она спала и в своем сне была
похожа на ребенка, на маленькую девочку. Я залюбовалась. В обрамлении кружевных
подушек и с цветущими геранями за головой она была прекрасна. Глупо было будит
и просить закрыть за мной дверь. Я развернулась на каблуках и собралась
уходить…
Легкий скрип насторожил меня. Резко обернувшись, я нос к
носу столкнулась с крадущейся Власовой и поняла: мой визг на лестничной
площадке был лишь легкой разминкой. Он не шел ни в какое сравнение с тем, что я
воспроизвела на этот раз. Власова не стала мешкать. Мой ужас передался ей, и
она с большой охотой присоединилась, не уступая мне ни в чем: ни в высоте ни в
силе голоса.
Мы визжали настолько искренне, что и мертвый бы ожил, но
Верочка не шевельнулась. Когда я осознала этот факт, так и застыла с открытым
ртом. Застыла и замолчала, чтобы не заглушать работу мозгов. Власова тоже
замолчала и тоже застыла с открытым ртом.
— Видела? — она кивнула на постель.
— Да-а, а что с ней? — прошептала я.
— Не знаю, но она еле теплая.
Я мигом пришла в себя.
— Как еле теплая?
— Еле теплая и все. Потрогай, узнаешь сама, — сказала
Власова, противно шмыгая носом.
Я потрогала. Верочка действительно была значительно
холодней, чем это принято у живых.
— Татьяна, признавайся, ты убила ее? — зашипела я.
— Почему обязательно “убила”?
— Потому что до встречи с тобой она здравствовала все
двадцать пять лет, еще вчера цвела и умирать уж никак не собиралась. А теперь
лежит безжизненная и холодная, и после этого ты станешь убеждать меня, что не
имеешь к этому отношения? Признавайся, ты убила? — Я грозно топнула ногой.
Власова попятилась и, хаотично крестясь, плаксиво
запричитала:
— Сонечка, миленькая, клянусь не я, клянусь не я. Я, как и
ты, точно как и ты.
— Что как и я?
— Вошла и увидела. Потрогала — труп. Невообразимо
испугалась, а тут звонок, мобильник-то всегда со мной, я тебя и позвала. До
твоего приезда из квартиры не выходила. Забилась в чулан и помирала от страха.
О-ооо! Что теперь буде-еет?!
Мне и самой хотелось знать: что будет, но еще больше, — что
тут было.
— В милицию уже звонила? — спросила я, кивая на Верочку.
— Она? — бестолково хлопая ресницами, спросила Власова.
— Да не она, а ты, — разозлилась я.
Власова пришла в ужас.
— В какую милицию! В какую милицию! Я не для этого тебя
вызывала!
— А для чего ты меня вызывала?
— Чтобы выйти из квартиры. Не могу выйти из квартиры. Меня
заметят.
— Конечно заметят. Здесь живут люди, мы не в лесу. По
лестнице бродят милые старушки.
Власова бухнулась на колени.
— Сонечка! Родная! Умоляю! Не губи! Помоги выбраться! У меня
муж и положение!
Пришлось подивиться ее способностям. Даже на колени может,
если надо. Высший пилотаж. Такая запросто убьет кого угодно.
— На твоего мужа мне плевать так же, как и на твое
положение, — со всей присущей мне откровенностью заявила я. — Положение твое не
завидное, а муж твой сволочь и жмот. Не мог сквалыга купить любовнице приличную
квартиру, а еще лучше коттедж с отдельным выходом. Не пришлось бы тебе сейчас
прятаться от соседей. И потом, что значит “помоги выбраться”, когда ты первая
подозреваемая? — возмутилась я. — Не хочу быть соучастницей этого жуткого
преступления.
— Какой соучастницей? Ты здесь не при чем.
— Спасибо, что сообщила, а то я уж и себя подозревать стала.
Лучше скажи, как ты попала в квартиру, когда хозяйка убита?
Власова залилась слезами.
— Попала как и ты, через открытую дверь, — рыдала она. — А
убита эта подлая или нет, не нам решать. Пусть разбирается милиция.
— Я не против.
