— Шо мне делать с моим Витькой? Пёт, зараза, как проклятый.
Ну каждый божий день пяный, подлец. Нет уже у меня на него никаких впечатлений!
Как жить, не знаю, — сокрушалась Катерина, то и дело опорожняя бокал.
Про то, что Витька каждый день “пяный”, слушать я уже
привыкла, однако видеть его пьяным мне, как и всем соседям Катерины, клянусь,
не довелось. А вот сама Катерина назюзькивалась на моих глазах уже дважды, что
не мешало ее личному счастью ничуть.
— И вчера, сволочь, пяный пришел. Ты ж видела!
— Я не видела.
Катерину моя ремарка с толку не сбила.
— Ой, не могу, сил моих нет терпеть всю гульбу его поганую,
— вдохновенно продолжила она. — Что же это деется то? Как только в глотку его
сволочную гадость эта лезет? — В этом месте Катерина с завидной жадностью
залпом осушила безразмерный бокал “гадости” и с энтузиазмом заключила: —
Подлец! И он подлец, и все мужики вместе с ним! Да и как не подлец, когда
каженный день пяный! И вчера пяный, и позавчера пяный… — Катерина фальшиво
всхлипнула. — Пяный-пяный. И, главно, пёт как нахально. Что же себе он, дурак,
думает-то? Рази ж так можно? Ну каженный день пяный. Он же, паскуда, за рулем!
Он же шуфер у меня! И что? Пяный! И пяный, и пяный…
Я поняла, что конек Катериной оседлан, а значит конец
беседе: “пяный” — через два слова.
— Кать, а что ты говорила о взаимовыручке? — поспешила я
направить беседу в более познавательное русло.
Но лучше бы я этого не делала. Знай я тогда в какой переплет
попаду, не стала бы уводить Катерину с ее излюбленной тропы. Пусть бы хоть до
прихода Ивановой ругала своего шуфера Витьку.
Но тогда, нежась на залитой солнцем веранде, любуясь
морскими волнами и жуя бутерброд с вкуснющей икрой цимлянских осетров я и
подумать не могла, что ждет меня в ближайшем будущем. Да что там подумать!
Чтобы представить все те приключения, в которые заведет меня взаимовыручка
Катерины, надо обладать особо изощренной фантазией, коей я никогда не
отличалась, а потому, лаская нёбо ароматным вином, я всеми доступными
средствами пыталась отвлечь собеседницу от ее “пяного” Витьки.
На горе, мне это удалось. Простое и понятное слово
“взаимовыручка” подействовало на Катерину, как труба на кавалерийского коня:
она вытянулась и, с сокрушающей силой обрушив свой бюст на стол, запричитала:
— Уж сколько я сделала людям добра, здесь мне никто не даст
соврать, дай бог каждому. Как устроила меня природа, понять не могу, та только
жить для себя не умею, только тем и живу, что людям помогаю. Одно скажу, очень
хорошая ты девка, Сонька.
— Спасибо, я тронута, — со сдержанным удовлетворением
ответила я, недоумевая, как это дело дошло и до меня, когда речь здесь шла лишь
о Витьке и самой Катерине.
— Умная и столичная, — не обращая внимания на мое недоумение
продолжила Катерина. — И очень вовремя ты приехала, потому как надо мне с тобой
посоветоваться, столько всяких впечатлений, не приведи господи, а у Масючки,
что через три дома от моей дачи, все время какая-нибудь беда приключается.
— Масючка? Это имя или фамилия? — поинтересовалась я.
— Это баба, — ответила Катерина. — Уж что за несчастная
баба, просто диву, порой, даешься. Самая большая радость в ее жизни и та
выглядит, как… — Катерина мучительно задумалась. — Ой, как же это мой Витька-то
говорит? Умный, сволочь! Красиво как-то говорит, ну, да ладно, уж я и не
вспомню… О! Вспомнила! Самая большая радость в жизни Масючки выглядит как
тщательно спланированная пакость. Так он говорит, и это очень правильно. Именно
так и есть. Бедная Масючка. Уж я ее и к ворожее водила, и к этим, к кстрасенсам,
и к гастрономам всяким, к астрологам, — все впустую. Нет ей в жизни этой ни
проблеска, такое мое впечатление, и думаю, оно верное.
“Масючка, это, видимо, та миловидная брюнетка, что вежливо
поздоровалась со мной на пляже,” — гадала я, с трудом продираясь сквозь дебри
Катерининых впечатлений.
— Сонька, дорогая, ты должна мне помочь, а я должна помочь
Масючке. Выходит, мы с тобой обе должны Масючке помочь.
Я так не считала. Ведь не для того же я ехала сюда из
Москвы, чтобы помогать какой-то Катерине, и уж тем более ее Масючке. У самой
дел невпроворот. Я и по магазинам-то еще не разу не прошлась, не говоря о
прочих удовольствиях.
— А что ей надо-то, Масючке твоей? — осторожно
поинтересовалась я на свою беду.
Катерина аж подпрыгнула на стуле, тот бедный закачался и
задрожал.
— Мы должны помочь развернуть ее бизьнес, — выпалила она,
снова грохнув своим сокрушительным бюстом об стол. — Я ей дала слово и привыкла
свои слова держать. Масючка взялась выращивать растения, ну, комнатные цветы, и
их уже у нее жуть как много. Стоят, толпятся, вся веранда в горшках.
— А я-то здесь при чем? — удивилась я.
— Ты даже сама не знаешь, какой полезный ты для бизьнеса
человек. Во-первых умная, во-вторых можешь водить машину, в третьих у вас
сейчас вся Москва бизьнесом занимается, а значит ты нам подскажешь.
Мне очень не хотелось разочаровывать Катерину, и я
промолчала.
— Цветы цветут и их много, — с энтузиазмом продолжила она. —
Теперь дело за мной. Я обещала Масючке наладить торговлю, чтобы было ей чем
своих детушек кормить.
— И много у нее детушек? — безрадостно поинтересовалась я, с
ужасом осознавая, что по всему выходит, будто я уже практически согласилась
налаживать “бизьнес” Масючки.
День уже не казался мне таким солнечным и прекрасным, да и
море это их Азовское не такое уж и море. Лужа мелкая, не зря же Катерина
жаловалась, что пока до глубины добредешь — устанешь. И цветы перед верандой не
цветы, а сплошной сорняк. И вообще, зачем я приперлась в глушь на эту дурацкую
дачу. Оставалась бы лучше в Ростове. Теперь вот в бизьнес какой-то вляпываюсь.
Этого мне только не хватало.
— Детей у Масючки трое, — вывела меня из задумчивости
Катерина, — и каждый три раза в день есть просит, а то и чаще. В общем,
ситуация такая, что хоть бери топор и вешайся: детей много, а мужа ни одного.
Тут уж я искренне посочувствовала Масючке, потому что
никогда не понимала как может молодая красивая женщина добровольно нарожать
столько детей. Не иначе приключилась с ней беда.
— Да-а, плохо дело, — вздохнула я. — Но чем же мы можем
исправить ее положение?
— Та я ж сказала: Масючка, бедная, все сама сделала, нам
осталось только пристроить эти ее цветочки, и баста. Считай бизьнес наладился.
Все же подруга она мне. У меня вон: квартира в Ростове, собака, две машины,
дача на море, муж, наконец, а у Масючки только дети, дачу и ту арендует вместо
квартиры. Завидует она мне, Масючка, а от зависти я худею.
Катерина с гордостью провела ладонями по своему рельефному
телу и с жаром набросилась на еду. Я призадумалась. От торговли я всю жизнь
стояла так далеко, как это вообще возможно. Покупать — да, здесь я большая
мастерица, а вот чтобы продавать… Однажды пыталась продать кое-что из вещей
своего второго, но закончилось это так плачевно, что и вспоминать не хочу.
“Нет, — окончательно решила я, — помочь здесь не смогу даже советом.”
