— Зачем?
— Во-первых, чтобы не стоять голой, а во-вторых, поедем.
— Куда?
— Катерина напишет доверенность и начнем искать “Мерседес”.
Кстати, ты случайно не знаешь, почему Владимир спешил?
— Конечно знаю. Он ждал телефонного звонка.
— Разве у такого солидного и богатого человека нет
мобильника? — изумилась Иванова. — Даже у нищей меня он есть.
— А у меня — нет, хотя я тоже не бедна. Это же тебя не
удивляет.
— Удивляет. И я объясняю это твоей жадностью.
— Дело не в жадности. Когда у меня появятся лишние деньги, я
лучше отдам их брошенным детям.
— Так отдай и больше не будет об этом, — возмутилась Иванова.
Я простила ей грубость, потому что не могла не оценить ее
благородства. У нашего драгоценного Моргуна умирает единственная дочь, а
Иванова, не взирая на это, ради меня будет пользоваться его связями. Вот это
настоящая подруга. Я готова была расцеловать ее и произнести пламенную речь,
пронизанную всеми оттенками моих чувств, но сдержалась. Ивановой вредно такое
внимание. Вместо этого я быстро оделась, и мы отправились в столовую.
В столовой кипела семейная жизнь. Катерина бурно, со слезами
и упреками, вспоминала третий день своей свадьбы. Виктор не оставался в долгу и
находчиво отражал удар каким-то внезапным возвращением из командировки.
— Вчера с Ефим Борисычем весь день мирили этих идиотов, а
они опять за свое, — достаточно громко сказала Иванова, но кроме меня ее никто
не услышал.
Наличие зрителей вдохновило супругов. Они принялись
развивать свои артистические способности прямо у нас на глазах, поливая друг
друга пословицами и на ходу изобретенными афоризмами.
— Сколько волка не корми, он все равно похож на бегемота! —
изрек Виктор, видимо имея ввиду фигуру своей жены.
— Жизнь надо прожить так, чтобы не было больно за бесцельно
прожитые годы, — парировала удар Катерина.
— Не сеешь не пашешь, а только сиськами машешь, — не остался
в долгу Виктор.
— Уж не больше, чем твоя шепелявая брюнетка! — истошно
завопила Катерина. — Думаешь, я ее тебе забуду. Так не спрашивай теперь с меня.
Мы с Ивановой обратили свои взора на Виктора, ожидая его
очереди. Виктор отреагировал мгновенно.
— Она думает, что какая-то брюнетка наперед покроет все ее
грехи, — воскликнул он, обращаясь к нам, как к своим сообщникам. — Она думает,
что брюнеткой можно искупить ее б…ские шашни. Брюнетка “тьфу” в сравнении
амбалом, алкоголиком и бомжом!
Наши с Ивановой взгляды мгновенно переметнулись к Катерине.
Причем Иванова не удержалась от вопроса:
— Как? Сразу с тремя?
Но лично ей никто не ответил, зато Катерина завизжала, как
резанная:
— Это ты вечно пяный! Толик не был бомжом! Толик не был бомжом!
Толик был мужем моей подруги!
— До того, как она с ним развелась из-за шашней с тобой! —
парировал Виктор.
— Все! — вскочила Катерина, хватая разделочную доску,
замахиваясь ею на мужнин нос и обращаясь исключительно к нам с Ивановой. —
Сейчас буду делать из этого козла персидского кота!
— Это я сейчас буду делать из тебя бульдога! — потирая
кулаки сообщил Виктор.
Видимо Ивановой надоело крутить головой. Она разразилась
своей площадной бранью и героически встала между разъяренными супругами, пылко
объясняя им на нецензурном русском, что будет с каждым из них, если разозлится
она, Иванова.
Пока она, Иванова, разминалась матом, я, желая заглушить и
Катерину, и Виктора, и Иванову, врубила на полную мощность магнитофон… и оттуда
понеслось такое! Мои уши начал терзать хор, состоящий из Ивановой, Моргуна и
Катерины. Шло страстное исполнение шедевра народного творчества, песни всех
времен и народов “Ударили Сеню кастетом по умной его голове.” Мало им было
мучать меня ночью, так они решили свой наспех сколоченный хор запечатлеть на
магнитной ленте, чтобы мучать и днем, в редкие периоды трезвости.
Пока я советовала Ивановой не останавливаться на
достигнутом, а замахнуться уж и на видеоклип, Виктор, наслушавшись “ударенного
кастетом Сени”, с диким рыком набросился на Катерину.
— Вот чем занималась ты в мое отсутствие! — возбужденно
делился он болью души. — Пьянством! А где пьянство, там и разврат.
“Ценное наблюдение,” — подумала я, глядя как умело Катерина
отбивается от мужа.
Он наступал решительно и категорично, вдохновленный своей
правотой. Горячие головни его гнева летели в семейный улей, грозя спалить его
дотла. В воздухе запахло кровавой битвой. Впечатление усиливалось истошными
криками Катерины, почему-то лежащей на столе, отборным матом Ивановой,
истерично мечущейся по столовой, и воплями хора, громыхающего из магнитофона.
Бедлам стоял такой, что передать невозможно. Вендетта по-ростовски. Должна
сказать, что больше всех надрывался именно хор, благо ему помогали в этом
сильные динамики.
— Да выключи ты, наконец, эту тарахтелку! — рявкнула
Иванова.
Я выключила и стало тихо. Катерина и Виктор окаменели,
словно им показали голову Горгоны. Я решила воспользоваться моментом и
наставить их на путь истинный.
— Виктор, — вкрадчиво сказала я, впрочем, совсем не
полагаясь на свой авторитет, — Катерина пила с Людмилой и Ефим Борисычем, я
свидетель. Она с ними хранила тебе верность и не стоит вспоминать какого-то
Толика, раз это сопряжено с опасностью стать похожим на персидского кота. Тем
более, что Катерина про Толика давно забыла.
— Она-то забыла, как ей не забыть… Да я помню, — ответил
Виктор и хлопнул по столу кулаком.
Катерина вздрогнула, схватилась за сердце и, не вставая со
стола, с надрывом завыла:
— Все-е… Люди добрые-е… Не могу-у… Он меня сейчас бить
начнет…
— Да что ты врешь, дура! — возмутился Виктор. — Когда это я
тебя бил?
— Когда? — не осушая слез, вызверилась Катерина. — А вчера
утром? У Масючки!
И тут же, не успев убрать злобного выражения с лица, она,
шмыгая носом и всхлипывая, жалобно заголосила:
— Своло-очь, не подходи ко мне, своло-очь, видеть тебя не
могу, так дал по уху, до сих пор не слышит. Вот, — она выразительно посмотрела
на Иванову, — видите, что делает, сволочь, организм мне покалечил. Оглохла я.
От удара его оглохла.
— От визгу своего ты оглохла, — беззлобно прокомментировал
Виктор, всеми силами стараясь не обнаруживать чувства вины.
Но Катерина это чувство учуяла, мгновенно перестала страдать
и перешла в наступление.
