Уже в машине я вспомнила про мешок, но возвращаться плохая
примета. Мы проехали мимо клуба, поравнялись с “Хондой”, и Владимир
притормозил.
— Что будем делать с автомобилем?
— Я сяду в него и поеду.
— Он же поломан.
Черт, как плохо иметь амнезию. Пришлось выкручиваться.
— Ерунда, — сказала я, — я его починила.
— Значит ты солгала? — погрустнел Владимир.
— Солгала, — призналась я.
— Зачем?
— Очень хотелось помыть руки.
Не знаю как понял он мои слова. Я бы, на его месте, поняла
буквально, но Владимир просиял.
— Много думал о тебе, — прошептал он, кладя свою ладонь
поверх моей.
Мне не захотелось сообщать ему очевидные вещи, поскольку
даже Иванова знала как много я думала о нем и доме, в котором он остановился.
— Думай и дальше, и мы встретимся, — пообещала я и чмокнула
его в щеку.
На мой взгляд это выглядело достаточно утонченно.
Глава 22
К дому Власовой я приехала в полночь. Чертово зеркало
вышибло из меня последние мозги, и я забыла позвонить Татьяне. К счастью в ее
квартире горел свет, давая надежду, что она дома. Закрытый клуб тоже давал эту
надежду. Правда часть надежды отнимал Сюрдик, который мог затащить Власову к
себе, но в целом арифметика была в мою пользу.
Остановив машину у подъезда, я вышла, набрала код и застыла
перед домофоном. Мне никто не ответил. Я топталась у двери минут двадцать,
собираясь уже уходить, но в это время подошел мужчина с собакой. Окинув меня
искушенным взглядом, он открыл дверь и пропустил вперед собаку, потом занес
свой живот. Я воспользовалась моментом и шмыганула следом.
— Вы к кому? — строго поинтересовался он.
— К коню, — ответила я и побежала по ступенькам, мысленно
продолжая общение в очень образной форме.
— Хулиганка, — крикнул он вдогонку.
Собака лаяла, мужчина от нее не отставал, я же остановилась
у двери Власовой и истерично давила на кнопку звонка. Мне хотелось попасть в
квартиру раньше, чем на площадке покажется живот. Видя безрезультатность, я
оставила кнопку в покое, с силой затарабанила в дверь, и… она открылась.
Должно быть у меня уже выработался рефлекс на открытые
двери, и не мудрено: за каждой — по покойнику. Здесь кто хотите струхнет. Я
попятилась назад, но живот показался-таки на лестничной площадке, и я юркнула в
квартиру.
Власова лежала на том же диванчике, на котором я оставила ее
нетрезвое тело. В том же красивом вечернем платье и туфлях на высоких каблуках.
Масючкины герани ожили и сильно украшали антураж. На фоне цветущих гераней
Власова была недурна и смотрелась не хуже Верочки. Если не приглядываться к
лицу. Я присмотрелась и поняла, что Власовой нехорошо. Так плохо она не
выглядела никогда. Температура ее тела укрепила меня в этой мысли. Власова была
мертва. Горящий в комнате свет говорил о том, что сделала она это совсем не в
дневное время.
Я попятилась и наступила на сумочку.
“В сумочке лежали ключи от дачи,” — вспомнила я и подняла
ее.
Ключи действительно лежали там. Власовой они уже не были
нужны, я их забрала и вышла из квартиры. И столкнулась с “животом” и его
собакой.
— Хотите быть свидетелем? — спросила я.
— Чего? — насторожился “живот”.
Я толкнула дверь. Лежащая на диване Власова была видна с
порога.
— Она мертва, — сказала я. — Вызывайте милицию.
“Живот” содрогнулся.
— Вы убили ее?
— Ну что вы, она уже холодная.
— Почему?!! — незаметный остаток волос на его голове стал
предельно заметен.
— Остановка сердца, — развела я руками и поплелась по
ступенькам вниз.
— Как ваше имя? — крикнул он мне вослед.
— Власова знает, — призналась я, не желая оставаться
инкогнито.
* * *
Было так поздно, что я рассчитывала на цыпочках прокрасться
в свою комнату и заснуть. Однако, на даче творилось неладное. Катерина белугой
ревела в столовой. Виктор, разложив по карманам руки, нервно нарезал круги у
стола.
— Вот такая беда, — приговаривал он, бросая косые взгляды на
дверцу шкафа, за которой хранилось все хмельное. — Ничего не поделаешь, вот
такая беда.
— Нельзя же так убиваться, — решила я утешить Катерину. —
Девочкой тетю Мару никак не назовешь. Дай бог каждому дожить до семидесяти и
умереть во сне от остановки сердца. Правда жизнь ее была скучна, но безмятежна.
И еще неизвестно что лучше. Я вот, с моей кипучей деятельностью, не рассчитываю
дотянуть и до пятидесяти. К тому же в стране твориться такое, что остается лишь
завидовать покойным.
— Я не против, — всхлипнула Катерина.
— Так чего же ревешь?
— Павла нет, — зарыдала она пуще прежнего.
— Как нет? — опешила я. — Мы же виделись в полдень. Он был
весел и здоров.
— А теперь он мертв, — сообщил Виктор, вновь косясь на
дверцу.
Мне захотелось присесть. Тень смерти простерла надо мной
свои руки. Я по-новому посмотрела на Виктора и Катерину. Кто знает, может и их
вижу в последний раз. Может и они меня больше не увидят. А-аа! А Иванова?!
Где-то сейчас моя Иванова?!!
— Умер от остановки сердца? — роняя голос, спросила я.
— Да-а, — всхлипнула Катерина.
— Но перед этим на него наехал пятитонный грузовик, —
пояснил Виктор, обращая свою скорбь все к той же дверце.
Это ужасно, но мне стало легче. Хоть одна нормальная смерть,
без открытой двери, гераней и тела на кровати. И тут меня словно током прошило.
— Когда погиб Павел?
— Днем по дороге к Кизюлиной, — сквозь рев сообщила
Катерина. — Уж лучше бы он женился на ней, чем тако-ооое!
— На Кизюлиной? — уточнила я.
— Да, Катюша терпеть ее не могла, — пояснил Виктор, не
отрывая глаз от дверцы.
— Не могла? — растерялась я. — Что, и у Кизюлиной сердце
того?..
— Да никакие черти не возьмут эту Кизюлину! — решительно
внесла ясность Катерина. — Через эту стерву и погиб мой Павлик! Я уж думала,
что намертво их разлучила, так нет, он, дурачок, шел мириться к этой Кизюлиной.
Это она нас намертво разлучила-ааа!
— Значит он до своей девушки не дошел? — спросила я.
