— Вот видишь, ты уже начинаешь мне верить, — торжествовала
я.
— Не то, чтобы верить, но совпадение занимательное. В их
возрасте лучше позаботиться о легкой смерти заблаговременно.
— Ты о чем? — оторопела я.
— О тетках.
— На кой черт мне твои тетки, когда речь идет о масючкиных
геранях.
— О них и речь. Коль так они хороши, надо бы их взять моим
теткам, только сначала проверим на тебе, чтобы не тащить зря.
Иванова грустно улыбалась.
— Не веришь? — расстроилась я. — А напрасно. Вот засну
сегодня и не проснусь от остановки сердца, тогда поверишь, но будет поздно.
— Тогда и возьму гераней в Москву. А если серьезно, чему тут
верить? Отравлены они, эти герани, или как? Почему, по-твоему, от них люди
умирают?
— Вот это я и хотела бы знать. Это не наши русские герани.
Масючка покупала их в какой-то заграничной фирме. Может фирма эта…
Иванова нетерпеливым жестом перебила меня:
— Решила Верочку отравить, а заодно тетю Мару, Власову и
моего Фиму.
— С тобой, Иванова, говно тоже неплохо есть. Забегаешь
вперед похлеще меня. Никого эта фирма травить не собирается, а твой Фима
пострадал вообще по-случайности. Как говорится, пить меньше надо.
— Поаккуратней о покойниках.
— Прошу прощения, но я продолжу о геранях. Здесь есть два
варианта: либо фирма проявила халатность и поставляет цветы, которые случайно
ядовиты по своим природным свойствам; либо фирма специально (путем селекции)
вырастили ядовитые герани и теперь проверяет их возможности на русском народе.
Закончила я свою речь под бурные аплодисменты, устроенные
мне Ивановой.
— Браво! Браво, мать, браво. Вижу, ты великолепно
подготовилась. Можешь выступать практически перед любой аудиторией и нигде не
ударишь в грязь лицом. Теперь понятно, что заставляет тебя писать дурацкие
книжки. Болезненная фантазия в сочетании с мифоманией.
Ну как тут не оскорбиться. Иванова, умная женщина,
профессор, а прибегает к хамскому автобусному способу подавления в духе: а еще
очки нацепила.
— Хорошо, — сказала я, скрывая обиду, — твоя версия. Хочу ее
послушать.
— Нет никакой версии. Каждый умер по собственной инициативе,
независимо от гераней. Вера от давней болезни. Фима тоже. Тетя Мара уж не знаю
почему, но думаю, что имела на то основания. Да и что тут удивительного? Всем
известно: от кардиологических заболеваний умирает каждый четвертый человек.
Павел попал под самосвал, а Власова вообще не известно от чего скончалась.
Может от самоубийства. Я бы на ее месте еще до рождения повесилась.
Я сдалась. Убеждать Иванову и дальше не имело смысла. Уж
я-то ее хорошо знаю.
— Как хочешь. Можешь не верить, но участвовать в
эксперименте твой долг, — сказала я, надеясь теперь лишь на ее отзывчивость. —
Вдруг герани окажутся ядовитыми, и я загнусь, ты себе этого не простишь.
Иванова рассердилась.
— Слушай, не морочь мне голову, — взорвалась она. — Завтра
хороню любимого человека и еду домой. Предстоит осилить два сложных
мероприятия: похороны и дорогу, а ты хочешь чтобы я всю ночь не спала и
металась из своей комнаты в твою?
— Зачем всю ночь? Я же не враз умру. Наверное же сердце
будет останавливаться как-то постепенно.
— Я не кардиолог.
— Зато ты профессор, вот и следи за параметрами моего
организма. Прикинь по-умному сколько раз будет достаточно снять показания…
— Какие показания?
— Давление, пульс… Ну уж не знаю как вы там определяете
собирается или не собирается человек дать дуба. В зрачки загляни что ли… В
общем, на твое усмотрение.
— Уж не волнуйся, найду куда заглянуть, — пригрозила
Иванова. — Пойдем, если тебе приспичило.
Мы пошли на улицу. Я достала из багажника последние герани,
дала несколько горшков Ивановой, остальные взяла сама. Поставили их в мою
комнату, поближе к кровати.
— Завтра уезжаю, нет в тебе жалости, — бурчала Иванова. —
Нет мне от тебя покоя, что за неугомонный ты человек. Такие мероприятия хороши на
отдыхе, а не тогда, когда хоронишь каждый день.
— Сама же сказала, что завтра уезжаешь. Кому же кроме тебя я
могу поручить это дело? Впрочем, если так я тебе в тягость, не надо. Придется
доверить свою жизнь Катерине. Только заснет она на боевом посту, чует мое
сердце — заснет. Да и не медик она.
В глазах Ивановой появилось смятение.
— Не говори глупостей. Подежурю сама, — сказала она, щупая
мой пульс. — Ох, мать, здорова ты, как корова. Мне бы такое сердце.
— Тем лучше для эксперимента, — воодушевилась я. — В случае
чего, потом не говори, что я умерла от геморроя.
Иванова закрыла дверь, и я начала спать.
Глава 23
После всех переживаний не сразу это у меня получилось. Долго
ворочалась, мучилась мыслями, а когда легкая дрема сладко покрыла мое тело, в
комнату с градусником, фонендоскопом и каким-то мешком под мышкой ворвалась
Иванова.
— Ты еще жива? — громким басом поинтересовалась она. — Давай
грудь, послушаю.
— Уйди, чума! — разозлилась я. — Никакого дела тебе нельзя
поручить! Какая грудь? Я только-только засыпать начала.
— Прошло два часа, — стояла на своем Иванова. — Для
отравления организма это более чем достаточно. Давай грудь.
И я дала. Иванова долго и внимательно вслушивалась, затем
повернула меня спиной, затем опять грудью. В конце концов мне надоело.
— Что ты возишься? — возмутилась я. — Нельзя ли побыстрей.
Последний сон сейчас слетит.
— Тихо! — гаркнула Иванова. — У тебя хрипы. Надо проверить
легкие. Приедешь в Москву, сделай флюорограмму.
Конечно будут хрипы, если ползать ночами по мокрой земле, а
потом еще мерзнуть в колючем мешке. Хрипы? Да при чем здесь хрипы? Ну как тут
не взорваться?
— Ты что, издеваешься? — заорала я. — Я тебя за чем просила
следить? За сердцем, ведь правда? А ты за чем следишь? Причем здесь мои легкие?
Ты бы еще почками поинтересовалась и взяла мочу на анализ.
Нормальный человек, увидев, что у меня сдали нервы и услышав
как я ночью кричу, сказал бы: “Тише, людей разбудишь,” — или что-нибудь в этом
же роде. Что же делает Иванова? Она открывает рот и вопит голосом, способным
заглушить паровозный гудок.
— Кто из нас доктор? — вопит она и далее произносит
длиннющую речь, на которую не стоит отнимать ваше внимание. В ней она подробно
и очень громко излагает какие органы и в какой последовательности отказываются
работать при отравлениях. Оказывается легкие и почки в первых рядах. Откуда
только она все это знает?
