Конец речи я слушала не одна. Виктор и Катерина проснулись и
просунули свои изумленные лица в дверную щель.
— Что здесь происходит? — испуганным шепотом спросила
Катерина.
— Идет научный эксперимент в сочетании с семинаром, — так же
шепотом пояснила я, чтобы не мешать Ивановой.
Впрочем, ей было не до нас. Возьмись Виктор и Катерина меня
убивать, она и этого не заметила бы. Так женщина увлеклась.
— Видите какие страдания приносит мне наука, — обратилась я
к разбуженным супругам. — Как приходится мне сгорать на костре чужой страсти к
знаниям. Не только вам не пожелаю такого, но и врагу.
— Не лезь туда, где не понимаешь! — рявкнула очнувшаяся от
лекции Иванова.
— Тогда мне никуда лезть нельзя и до самой смерти не сойти с
вот этого места, — ответила я.
Катерина и Виктор согласились кивками своих, всклокоченных
сном, голов.
— Да, ты, мать, звезд с неба не хватаешь, — поддержала их
Иванова.
— Да где же на всех набраться звезд, — неожиданно встал на
мою защиту Виктор.
— Точно, точно, — вторила ему Катерина.
— Вы свободны, — отпустила их Иванова и вновь принялась за
меня. — Горло не болит? Сухости во рту не ощущаешь?
— А ты? — спросила я, намекая не только на ее длинную речь.
— Ты уже битый час находишься в этой комнате и вполне можешь обзавестись всеми
теми симптомами, которыми пугала Виктора с Катериной. Что касается меня,
чувствую себя великолепно. Если оставишь меня в покое, может даже засну.
— Хорошо, — сказала Иванова, развязывая мешок. — Только
померю давление.
Давление у меня было, как у космонавта, естественно до того,
как он слетал в космос. Иванова успокоилась, и я легла спать.
Сон опять не шел, на его месте были мысли. Разные. Почему-то
вспомнилась Маруся. Интересно, сделала она своему щенку прививку или он сдох
раньше. И как там ее любовник? Собрал, наконец, свои чемоданы или продолжает
пить кровь Маруси дальше. Тьфу, белиберда какая лезет в голову, будто нет
проблем посерьезней. Надо заснуть, а для этого буду считать слонов. Нет, лучше
верблюдов. Верблюды помогают.
На тысяча первом верблюде вновь прибежала Иванова с мешком и
фонендоскопом.
— Еще жива? — спросила она.
Я заметила, что в ее голосе больше разочарования, чем
вопроса.
— Терпеть не могу неопределенности, — пояснила она.
— Тогда задуши меня своими руками.
— Так и сделаю, если твои герани окажутся не ядовитыми.
На этот раз медосмотр прошел без эксцессов. Видимо я уже
начала привыкать. Когда удовлетворенная Иванова удалилась, я подтянула один из
горшков поближе и чуть ли не носом уткнулась в герань. В таком положении и
считала своих верблюдов. Чем больше считала, тем меньше оставалось во мне сна.
Зато между верблюдами начали появляться гениальные мысли. Я даже пробовала
изобретать вертолет. Во всяком случае придумала новые, более продуктивные
лопасти. Ученые прошляпили великолепный вариант: не надо лопасти разделять.
Наоборот. Соединить их в единый круг и…
— Ты еще жива? — нарушила творческую мысль Иванова с мешком
под мышкой.
— Уже значительно меньше, — обрадовала я ее.
Начался медосмотр.
— Какая-то ты вялая, — заключила Иванова. — Горло не болит?
Во рту не сухо?
— И горло болит, и голова. И во рту сухо. И под ложечкой
ноет. И бока гудят.
— И давление упало. Хорошо, буду осматривать тебя чаще, —
успокоила меня Иванова и удалилась.
Осмотры доконали меня. К утру я была полная развалина.
Болело все, кроме сердца. Сердце работало как часы. Иванова торжествовала.
— Ну, что я тебе говорила? Из-за твоих глупостей я не спала
всю ночь.
— Думаешь я занималась чем-нибудь другим?
— В общем так, выбрось свои глупые герани, они здесь не при
чем.
— А вот это еще не доказано, — воспротивилась я. — Не было
чистоты эксперимента. Власову, Фиму и Верочку не тормошили через каждые полтора
часа. К тому же значение может иметь и цвет гераней. Не все цвета участвовали в
эксперименте.
— Не болтай ерунды. У тети Мары был только красный цвет.
Здесь его достаточно.
— Зато совсем нет розового. А Павел нанюхался розовых
цветов.
— Павлу ты дала красный и белый, — напомнила Иванова, — но
он попал под самосвал.
— Потому и попал, что был не в себе. Герани находились в
непосредственной близости от его лица.
— Это все чушь! У Верочки и Власовой был полный комплект
цветов, а твой нос всю ночь был погружен в красную герань. Все! О геранях
больше слушать не желаю и тетушкам их не везу.
— Как хочешь, а я посплю еще с ними несколько ночей.
— Если верить тебе, всем хватило одной ночи, чтобы превратиться
в покойников.
— Может я здоровьем сильней.
— В любом случае я за тебя спокойна, — заявила Иванова и,
прихватив мешок, вышла из комнаты.
За окна брезжил рассвет.
* * *
Иванова принесла мне утренний кофе, отматюкала, не скупясь,
и отправилась хоронить Фиму. Я же, напившись кофею, наконец заснула.
Когда проснулась, в доме было пусто. В столовой записка
гласила: “Все ушли на похороны.” Это меня вполне устраивало. Вытащив из
багажника “Хонды” свитер, джинсы и нижнее белье, я занялась стиркой. Боже,
сколько было грязи. Возьмись я стирать ту пахоту (имею ввиду поле), клянусь,
вода была бы чище.
Настиравшись, позавтракала или, если судить по времени,
пообедала, прихватила вещички, заимствованные у Владимира, и отправилась в
Ростов. В кармане моей куртки лежали ключи от дачи Власовой. Они жгли огнем
нетерпения.
План мой был прост. Подкатываю к даче и стучу в дверь. Если
Владимир откроет, здороваюсь и возвращаю вещи, по ходу узнаю чем занят его
день. Если не откроет, значит можно входить и прямиком в ванную. На случай
внезапного возвращения хозяина придумала я и пути отступления. На первом этаже
из холла одно окно выходит в сторону клуба, туда, где должен бы быть сад, да
торчат лишь прошлогодние колючки. Не знаю, почему Павел не воспользовался этим
окном. Видимо помешало мое присутствие. Очутись я на улице, кто мог поручиться
за меня?
Но мне-то ничто не мешает воспользоваться этим вариантом.
Пока Владимир будет открывать дверь, я махну в окно и огородами вернусь к
“Хонде”, мол приехала, никого нет, пошла погулять. И снова в дом, а там уж
видно будет.
