— Некогда болтать, у меня поезд, — ответила Иванова, падая в
кресло.
Удивительно, как быстро она приходит в себя. Мне бы ее
нервы.
— Плевать на твой поезд, — возмутилась я. — Ты убила живых
людей, аж целых пять штук, и теперь опаздываешь на поезд?
Иванова презрительно усмехнулась и, покрутив у виска
пальцем, прошептала:
— Инкрэдибиле дикту.
Меня возмутили ее намеки. Нашла время.
— Зря обзываешься, — предостерегла я. — Время покажет кто из
нас инкрэдебиле.
— Вообще-то, сказанное мной переводится как
“неправдоподобно” или “невероятно”, но ты действительно сошла с ума. Зря я не
показала тебя профессору Салтыкову. Хотя, и переживаю зря. Пойди, скажи
кому-нибудь то, что ляпнула мне, и бригада тебе обеспечена. Заберут и даже имя
не спросят.
— Ах, вот ты как, — закусила я удила, — понимаю, на что ты
рассчитываешь: заслуги перед наукой, ученые степени, высокопоставленные
пациенты, положение в обществе. Все это хорошо, но ты убила Верочку и Власову.
Верочку, милое светлое создание. Да и Власова была не так плоха, как казалось.
А Ефим Борисыч? Симпатичный пентюховатый Ефим Борисыч. “Студент студента
фибулей ударил по мандибуле.” Его ты за что убила? А бедную тетю Мару? Да она,
со своим геморроем, еще сто лет нюхала бы герани. А Павел? Он-то за что
пострадал? Такой милый мальчик.
— Твой милый мальчик грабил людей. Сама говорила.
— Да, говорила. Да, грабил! Кто теперь не грабит? Так что
же, всех прикажешь убивать?
— Я бы убила всех, но мне некогда, — сказала Иванова,
поднимаясь со стула. — Билеты надо забрать, за номер доплатить и — поезд. Поезд
ждать не будет.
Меня поразила ее наглость. Поразила и взбесила, а взбешенная
я страшна. Честное слово, способна… уж и сама не знаю на что способна.
— Ты серьезно думаешь, что я тебя отпущу? — крикнула я,
толкая Иванову обратно в кресло. — Сама же утверждала, что справедливость не
хрен собачий.
— Я говорила о правосудии.
— Тогда сиди и слушай и во всем положись на меня. Я — твое
правосудие.
Глава 28
— Вот как это было. Ты пробила командировку в Ростов, не
имея здесь других целей, кроме встречи с Владимиром. Однако я умудрилась
встретиться с ним раньше тебя.
— Чушь! — воскликнула Иванова. — Не знаю никакого Владимира.
— Это брат Максима, мужа Власовой, — пояснила я. — Ты только
что подписала у него кучу важных бумаг, что стало возможно лишь после смерти
Верочки и Ефим Борисыча.
Должна сказать: многое мне было не ясно. Догадок было
больше, чем оснований для них. В такой ситуации приходилось блефовать, но
увидев, как побледнела Иванова, я поняла, что стою на верном пути.
— Не думаю, что Верочка и Ефим Борисыч погибли из-за меня,
как Власова, тетя Мара и Павел, — вдохновенно продолжила я. — Им предстояло
умереть в любом случае и в той последовательности, в которой это произошло.
Если бы первым умер Ефим Борисыч, у тебя могли быть неприятности с Верочкой.
Она не испытывала к тебе того доверия, которым проникся ее отец. Более того,
она была с тобой не согласна.
Иванова изобразила недоумение.
— Что ты имеешь ввиду? Не согласна в чем?
— В том, что Ефим Борисычу нужна кафедра. Верочка сказала:
“Зачем отдавать свои мозги в дешевую эксплуатацию, когда за них можно получать
бешеные деньги.” Не знаю, что она считала бешеными деньгами, но получала от
мужа Власовой немало, да я не о том. Ты убила ее первой. Моргун шел по счету
вторым, но влезла я, и пришлось тебе вносить коррективы. Второй погибла тетя
Мара.
Иванова вспыхнула, как ужаленная выскочила из кресла и
заметалась по комнате.
— Нет, это черт знает что такое! — завопила она. — Что мелет
эта кретинка?! Она и в самом деле верит в то, что мелет. Я убила Веру! Дочь
моего Фимы. Даже если допустить, что я сошла с ума, как по-твоему я могла это
сделать? Время остановки сердца установлено с предельной точностью. У меня это,
как его… … Черт! С тобой заикой можно стать! У меня алиби!
— Правильно, алиби. Ты умная, и у тебя алиби. Иной и жену-то
свою толком укокошить не может, чтобы и самому дальше с радостью жить и в
ментовку не угодить, а ты ухлопала (шутка ли сказать!) пять человек за четыре
дня, и вокруг одни лишь алиби.
— Я не ухлопала, — нервно возразила Иванова, не прекращая
метаться по комнате. — Вскрытие показало…
Но у меня уже не было сил ее слушать. Я вошла в раж, во мне
бухал молот войны.
— Где эти патологоанатомы? — завопила я, рискуя докричаться
до них прямо из гостиницы. — Где они, эти трепанаторы черепов? Какая часть
Ростова должна завернуться от остановки сердца, чтобы они обратили внимание на
эту странную особенность? Нет, Иванова, алиби и вскрытия — не аргументы. Если у
тебя хватило мозгов стать профессором, так неужели ты не догадалась бы
позаботиться об алиби перед тем, как пойти на убийство? Ты не зря выучилась на
профессора. Убить тоже можно по-разному. Ты убила профессионально, так что
любое вскрытие покажет то, что тебе нужно. Я сразу поняла, что здесь замешан
медик.
Иванова приостановила свой бег, глянула на меня исподлобья и
рявкнула:
— Отвяжись, холера!
— А ты убей меня, — посоветовала я.
Иванова зло сплюнула, топнула ногой, воздела руки к потолку
и закричала:
— Я ни о чем не догадалась, и не до чего не додумалась! Я
опаздываю на поезд! Я не убийца! Я зарезала много народу, но исключительно из
благих намерений! Я их лечила!
— Моргуна ты тоже лечила. Согласись, твоя позиция в борьбе с
его пьянством была несколько странновата. Я бы выразила ее в лозунге: ударим по
пьянству бутылкой. С одной стороны ты всей душой стремилась ему помочь, но не
двигалась дальше слов, с другой стороны и сама была готова отправиться с ним в
запой, лишь бы он не протрезвел, что было для тебя крайне опасно. Как ты
переполошилась когда он вырвался от тебя и взял себя в руки.
Иванова тоже взяла себя в руки. Успокоилась, перестала
метаться, вернулась в кресло и, закидывая ногу на ногу, с презрением бросила:
— Бред.
— Нет не бред. Ты убила Верочку.
— Когда Вера умерла, я была на даче. Катерина может
подтвердить.
— Катерина слабая неразумная женщина. Споить ее еще легче,
чем Моргуна, а ты не зря в тот день устроила попойку, не зря вы орали “надежда,
мой компас земной, а бутылка награда за смелость”.
— Ясно, ты и в попойке видишь злой умысел. Люди не просто
решили выпить, а из каких-то сложных соображений. Прекрасно, маразм крепчает. И
что же, по-твоему, подвигло нас на пьянство?
