— Умираешь? И поэтому ты решила на тот свет отправить толпу
здоровых людей, — возмутилась я. — Полагаю, на разведку.
Иванова не рассердилась.
— Напротив, — спокойно возразила она, — я решила спасти
жизни тех, которые не подозревают еще, что они покойники.
— Нет, это ужасно. Что ты несешь? Я не могу это слушать.
Иванова, лучше скажи мне, как ты дошла до жизни такой?
Она вздохнула.
— Ох, Софья, я не виновата. Мама хотела, чтобы я стала
хирургом, и я стала им, хотя всегда интересовалась совсем другим. Всем тем, что
можно назвать одним словом: танатология.
— Танатология? — задумалась я. — Что-то знакомое. Танатос —
смерть. Логос — учение. Наука о смерти?
— Да, — грустно кивнула Иванова. — Наука, изучающая процесс
умирания. Видимо от этого я так рано и ухожу из этого мира. Не проходят
бесследно копания в покойниках. Танатология изучает процессы, происходящие в
организме в последние предсмертные моменты и после смерти, и признаки смерти.
Все это занимало меня всю сознательную жизнь. Боясь огорчить маму, я не решилась
поменять специальность, но смерть влекла меня на протяжении всей жизни. Я
изучала ее, не жалея ни времени ни сил, благо возможности у меня были всегда.
— Бедный твой муж. Теперь я его понимаю. Он рядом с тобой
медленно умирал, а ты его изучала.
— То же происходило и с твоими, — беззлобно буркнула Иванова
и добавила: — Это участь всех мужей. А наши русские мужья не любят медленно и
пытаются ускорить процесс всеми доступными способами и средствами. Но, вижу,
тебе не интересно.
Я испугалась.
— Интересно, умоляю, рассказывай.
— Поскольку я хирург, меня больше всего интересовали
процессы, близкие к хирургии. Не хватало знаний, я училась. Это помогало и в
моей специальности. Я двигалась вперед, делая головокружительную карьеру, хотя
не стремилась к этому никогда. Меня интересовала только наука, а наука —
сплошная интрига. К тридцати я уже понимала, что одним лишь трудом в академики
не пробиться, да и это казалось мне ничтожной платой за дело, которому
посвящаешь всю свою жизнь. Я хотела большего.
— Чего же?
— Мне нужна была всемирная слава, признание бесспорное,
абсолютное. У меня есть талант, я развивала его трудолюбием. Так шаг за шагом я
продвигалась вперед, подталкиваемая честолюбивыми мыслями о великом открытии.
Было что-то детское в моих мечтах, но они начали претворяться в жизнь. К сорока
годам я поняла, что стою на пути великих открытий. Ты знаешь что такое трупное
окоченение?
Мне сделалось дурно.
— Слава богу, нет, — борясь с тошнотой, сказала я. — Если и
знаю, то лишь в очень общих чертах.
— Это своеобразное состояние мышечной ткани трупа, которое
начинает проявляться спустя два-четыре часа после наступления смерти. Скелетные
мышцы начинают постепенно уплотняться, становясь короче. Это создает
препятствие для совершения пассивных движений в суставах нижней челюсти,
верхних и нижних конечностей. Так вот сначала меня интересовала сократительная
способность мышечной ткани, которая обусловливается наличием в миофибриллах
мышц специфического контрактильного белка — актомизиона. Я начала изучать сложнейший
физиологический процесс — сокращение мышц, состоящий из серий биохимических
превращений. Эти превращения в основном определяются состоянием
аденозинтрифосфорной кислоты — АТФ. В ее присутствии происходит сокращение
миофибрилл, при ее синтезе наступает их расслабление. Синтез АТФ обусловлен
тем, что миозин обладает свойством аденозинтрифосфатазы, которая расщепляет
АТФ, при этом высвобождается большое количество энергии, в результате чего
мышца переходит в расслабленное состояние. Ресинтез АТФ осуществляется двумя
путями. Первый состоит в ферментном переносе фосфатной группы от креатинфосфата
на АТФ, чем обеспечивает ее ресинтез. Второй, более медленный, связан с
гликолитическими и окислительными процессами. Нарушение ресинтеза АТФ…
Вы уж меня извините, но в этом месте я запротестовала. По
вдохновенной физиономии Ивановой я поняла: это у нее на долго и нет смысла
ждать, когда пройдет. Я ждать и не стала, а завопила, всем своим видом выражая
нетерпение:
— Стой! Стой, стой, стой, стой. Остановись, Иванова, лучше
по-хорошему остановись.
Она пришла в себя и с детской обидой на взрослом лице
спросила:
— Почему остановиться?
— Потому. Мне, Иванова, конечно, лестно, что ты так хорошо
во всем этом разбираешься, да и сама я была не прочь узнать каким таким образом
все это у меня туда-сюда двигается пока я еще жива и не достигла трупного
окоченения, но (уж извини) полный курс твоей этой, как ее…
— Танатологии, — подсказала Иванова.
— Правильно. Молодец, следишь за мыслью. Так вот полный курс
танатологии я уж никак не потяну, и лекцию, пусть и захватывающе интересную, но
вынуждена прервать.
— Почему? — вконец расстроилась Иванова.
— Да потому, — неважно борясь с раздражением ответила я. —
Потому что ты сама сказала, что скоро умрешь, а мне бы хотелось узнать правду
до того, как это случится. Разговору же о мышцах я не вижу конца. Ты столько
лет занималась этим, а сейчас хочешь все изложить за один раз. Нет уж, давай
сделаем хоть короткий перерыв, во время которого ты мне расскажешь для чего
убила Верочку и Моргуна.
— Да для этого же и убила, — возмутилась Иванова. — Никогда
у тебя не хватает терпения, всегда забегаешь вперед. Знаешь, что с тобой хорошо
делать? С тобой хорошо есть гов…
— Знаю, знаю, — поспешила я перебить ее. — Давай не будем о
кулинарии, а перейдем сразу к сути.
— Если ты дослушаешь меня до конца, то суть откроется сама
собой, — пообещала Иванова, но я ей довериться никак не могла.
Я уже наслушалась ресинтезов и аденозинтрифосфатаз и хотела
чего-нибудь простого и понятного, жизненного, а потому воскликнула:
— Зачем ты убила Верочку и Моргуна? Говори, но так, чтобы я
могла понять без переводчика.
Иванова тяжело вздохнула, мол как с вами, тупыми, трудно, и
перешла на нормальный язык.
— Я открыла вещество, которое позволяет увеличить
работоспособность человека в несколько раз, — со сдержанным триумфом ответила
она.
Честно скажу, меня это не впечатлило. Таких веществ сейчас
пруд пруди. Об этом узнаёшь, стоит лишь задержаться у телевизора дольше, чем на
двадцать минут: тут же напорешься на рекламу, со всеми бальзамами и прочими
чудодейственн??ми средствами. В свое время я (на пару с соседом Акимом) литрами
пила бальзам Битнера и только хмелела. А у хмельной у меня и без бальзама сил
столько, что бог знает, порой, чего натворю. Поэтому пить Битнера бросила и
больше никому не верю. Аким тоже перешел на “Абсолют” и утверждает, что это
почище всякого Битнера.
