— Есть, командир.
Отсалютовав, оптион отправился выполнять приказ, а по возвращении обнаружил, что центурион лежит на спине, закрыв глаза и издавая могучие храпы человека, спящего крепким, здоровым сном. Дружелюбно улыбнувшись, Катон присел рядом, снял шлем и, положив его возле щита и копья, некоторое время смотрел, как тускнеет край закатного неба, делаясь попеременно оранжевым, красным, фиолетовым и наконец совсем черным.
Потом, произведя смену часовых, он тоже улегся, надеясь, что усталость сморит и его. Но боль в боку, безжалостный звон мошкары, раскатистый храп центуриона и боязнь, что из тьмы вот-вот выскочат товарищи погибших бриттов, гнали сон прочь. В результате Катон лежал, мучаясь от боли и зуда и мысленно костеря себя за неспособность с толком воспользоваться отпущенным для отдыха временем. Задолго до того, как среди редких облаков появилась луна, раздававшийся по соседству храп уже пронял Катона настолько, что он практически был готов придушить своего командира.
ГЛАВА 22
— Оптион! — послышался шепот.
Катон мгновенно открыл глаза и увидел маячившую на фоне усеянного звездами ночного неба темную фигуру. Чья-то рука встряхнула его за покрытое волдырями плечо, и он едва не взвыл от боли, но вовремя успел закусить губу. Мгновение, и сна как не бывало.
— В чем дело? — спросил Катон тоже шепотом. — Что случилось?
— Часовой приметил движение. — Фигура указала в сторону тропы, по которой они пришли на прогалину. — Нужно ли будить центуриона?
Катон посмотрел в сторону источника храпа.
— Наверное, надо. На всякий случай. Иначе, если к нам и верно кто-то приближается, они услышат нас раньше, чем мы их увидим.
Пока Катон торопливо застегивал ремень шлема и поднимал оружие, легионер тихонько разбудил Макрона. Что оказалось нелегким делом, ибо вымотавшийся центурион спал как убитый и не сразу понял, что происходит.
— Эта долбаная палатка — моя, чтоб вам пропасть! — пробормотал он, не открывая глаз.
— Командир! Тсс!
— Ч-что? В чем дело?
Макрон рывком поднялся и тут же рефлекторным движением схватился за меч.
— Докладывай!
— К нам гости, командир, — тихонько произнес Катон, придвинувшись к центуриону. — Часовой вроде бы что-то слышал.
Макрон мгновенно вскочил на ноги, автоматически закрепляя ремешок шлема под подбородком.
— Подъем! Всем построиться на прогалине, но без шума. Ясно?
— Так точно, командир!
Катон крадучись отправился будить спящих легионеров, а Макрон, осторожно надев на руку щит, двинулся мимо линии навсегда обездвиженных тел, отстраненно порадовавшись тому, что с наступлением ночи мошкары поубавилось. В темноте он едва было не прошел мимо часового, ибо тот стоял на обочине тропки, совершенно не шевелясь и напряженно вслушиваясь в ночные звуки.
— Командир! — выдохнул часовой так тихо, что Макрон, если бы сам не напрягал слух, возможно, его бы и не услышал. Но он услышал, и оклик заставил его вздрогнуть от неожиданности. Впрочем, центурион мигом пришел в себя и придвинулся к часовому.
— Ну, паренек, что тут у тебя?
— Сейчас ничего, командир, все тихо. Но клянусь, совсем недавно я кое-что слышал.
— Что именно?
— Голоса, командир. Очень тихие, но не отдаленные. То есть кто-то тихонько переговаривался.
— Наши или варвары?
Часовой задумался.
— Ты что, язык проглотил? — сердито прошептал Макрон. — Наши или варвары?
— Я… я точно не знаю, командир. Слов-то не разобрать было, больно уж тихо там говорили. Хотя, с другой стороны, говор вроде бы смахивал на латынь.
Центурион фыркнул и молча присел на корточки, пытаясь понять, что происходит локтях в тридцати от него, там, где тропа делала поворот и терялась из виду. Между тем с прогалины, как ни старались легионеры действовать бесшумно, доносились звуки, мешавшие ему сосредоточиться. Наконец построение закончилось, все стихло, и Макрон смог прислушаться по-настоящему. Правда, кроме кваканья лягушек, он ничего не услышал.
Тем временем со стороны прогалины появилась темная фигура.
— Тсс! — прошипел Макрон. — Сюда, Катон.
— Есть какие-нибудь признаки чужих, командир?
— Хрен в рот! Похоже, у нашего паренька разыгралось воображение.
Данное предположение выглядело вполне правдоподобно, поскольку часовым, особенно молодым, в ночное время, да еще и в боевых условиях, и вправду частенько мерещилось невесть что.
— Мне распустить центурию, командир?
Ответить Макрон не успел, ибо раздался неожиданный шорох — будто где-то раздвинули ветви, и у обоих в жилах застыла кровь. Стало ясно: что бы ни означали подозрительные звуки, часовому они не почудились. Центурион и оптион настороженно замерли. Неподвижные, как окружавший их ночной воздух, они приготовились к действию. Впереди за поворотом возникло пробивавшееся сквозь листву слабое оранжевое свечение, словно кто-то там шел, освещая себе путь факелом.
— Наши? — спросил Катон.
— Тихо! — шикнул Макрон.
— Кто там?
Вопрос, прозвучавший со стороны плывущего через ночь огонька, был задан по-латыни. Катона омыло волной облегчения. Напряжение спало, и он, чуть было не рассмеявшись, стал уже привставать, но Макрон ухватил его за запястье.
— Сиди тихо!
— Но, командир, ты же сам слышал. Это свои!
— Заткнись и сиди тихо! — прошипел Макрон.
— Кто там? — повторил голос. Последовала пауза, а за ней короткий обмен фразами, очень тихий. Потом голос продолжил: — Я из третьей батавской конной когорты. Если вы римляне, назовитесь.
Латынь говорившего не была идеальной, но акцент и вправду походил на батавский. Кроме того, Макрон знал, что именно третью конную отрядили гнать бриттов. Однако в тоне говорившего было нечто странное, заставившее центуриона насторожиться. После недолго молчания голос прозвучал снова, на сей раз он дрожал:
— Во имя богов! Если вы римляне, отзовитесь!
— Командир! — вознегодовал Катон.
— Заткнись.
Внезапно факел вспыхнул гораздо ярче. Языки пламени взметнулись над зарослями, и душный, застойный болотный воздух вдруг разорвал дикий, нечеловеческий вопль.
— Что за…
Часовой в изумлении отпрянул.
Макрон попытался его придержать, но тут из-за поворота тропы вывернулась истошно воющая, объятая пламенем человеческая фигура. В воздухе запахло горящей смолой, пылающий человек упал и покатился по земле.
