Когда римляне вышли из хижины, Празутаг облегченно вздохнул, радуясь, что он опять не один. Макрон показал ему кусок шелка.
— Они были там.
— Да! Теперь мы уходим?
— Нет! Мы продолжим обыскивать остров. Есть здесь место, куда их могли перепрятать?
Празутаг непонимающе потряс головой. Макрон повторил то, что сказал, но с расстановкой, употребляя короткие фразы.
— Мы искать дальше. Другое место. Дошло?
Празутаг, кажется, понял и указал на тропу, уходящую под сень деревьев прямо от подиума с рогатым креслом.
— Там… может быть.
— Что там?
Великан не ответил, продолжая таращиться на тропу, и Макрон вдруг заметил, что икена бьет дрожь.
— Что там? — переспросил центурион, потрепав воина по плечу.
Празутаг оторвал-таки взгляд от ночной тьмы и обернулся. В глазах его опять стоял ужас.
— Круак.
— Круак? Ваш темный бог? Да ты, часом, не спятил?
— Круак! — упорствовал Празутаг. — Священная роща. Круак там хозяин!
— Ну вот все и разъяснилось, — ухмыльнулся Макрон. — Ну что ж, пошли. Не дрейфь, храбрец, пойдем поглядим, на кого он похож, ваш Круак.
— Командир, — подал голос Катон, — а разумно ли это? Нужное нам свидетельство мы уже обнаружили. Где бы ни находились заложники, на острове их в любом случае нет. Лучше бы нам поспешить прочь отсюда, пока нас не обнаружили.
— Нет! — отрезал Макрон. — Сперва осмотрим рощу. И хватит болтать. Давай двигай.
Маленький отряд, возглавляемый центурионом, пересек небольшую прогалину и углубился в ночную темень. Свет факела выхватывал из нее огромные суковатые ветви дубов.
— Далеко эта роща? — спросил Макрон.
— Близко, — шепнул в ответ Празутаг, стараясь держаться в пределах бегущего по земле оранжевого пятна.
Вокруг высились вековые стволы, но лес молчал. Ни совы, ни другие ночные твари не давали в нем знать о себе, словно на всю округу были наложены какие-то чары. Затем Катон снова учуял смрад разложения, и с каждым шагом сладковатый запах смерти и гнили делался все сильней.
— Это еще что?
Макрон резко остановился.
— Командир?
— Тихо! Слушай!
Все трое замерли и напрягли слух, стараясь уловить за шипением и потрескиванием факела любой звук. Через миг Катон понял, что насторожило Макрона, — это был едва слышный стон, то усиливавшийся, то опять затихавший. Потом в ночи раздалось бормотание, однако такое слабое, что слов было не разобрать.
— Мечи наголо! — тихо приказал Макрон, и все трое вынули клинки из ножен.
Макрон, крадучись, продолжил путь, его спутники двинулись следом, настороженно вслушиваясь в невнятное бормотание. Тропа пред ними начала расширяться, и вскоре впереди замаячила вертикально вбитая в почву жердина, увенчанная каким-то комом. Подойдя ближе, они в свете факела увидали, что кол сверху донизу залит кровью, а на него насажена мертвая голова.
— Дерьмо! — проворчал центурион. — Ну и дрянные же обычаи у этих кельтов!
Кольев становилось все больше, торчавшие на них головы пребывали в разных стадиях разложения. Обращенные к тропе лицами, они словно бы провожали троих вторгшихся в священную рощу людей взглядами, и Катону вновь показалось, что ночной воздух сделался холодней. Он совсем было собрался высказаться на сей счет вслух, чтобы разогнать страх, когда царящую вокруг тишину разорвал стон погромче. Он донесся откуда-то из-за дрожащей лужицы света, проливаемого факелом, и был наполнен такой жуткой болью, что кровь стыла в жилах.
— Уходим! — прошептал Празутаг. — Это Круак!
— Ерунда! — отозвался Макрон. — Боги таких звуков не издают. Пойдем, придурок! Нашел чего бояться!
Центурион чуть ли не силой потащил бритта на стон, и Катон неохотно поплелся следом. По правде говоря, он бы куда с большим удовольствием повернулся и задал деру, но для этого ему пришлось бы выскочить из светового пятна. Одна мысль об одиноком ночном блуждании по зачарованному зловещему острову мигом привела оптиона в себя. Нет уж, лучше держаться товарищей, так оно будет надежней.
В ночи снова прозвучал крик, уже казавшийся неотъемлемой принадлежностью этого кошмарного места. Он исходил из-за обрисовавшегося в темноте плоского алтарного камня.
— Это еще что за дерьмо? — воскликнул Макрон.
Не более чем в пяти шагах от алтаря на столбе, увенчанном поперечным бревном, корчилась человеческая фигура. Руки человека были привязаны к поперечине, а тело медленно оползало на длинный кол, воткнутый в его задний проход. Прямо на глазах у ошеломленных и потерявших дар речи мужчин несчастный, отчаянно напрягаясь, попытался хоть чуточку приподняться.
Удивительно, но на миг ему это удалось, потом силы покинули умирающего, и он опять соскользнул вниз, исторгнув жуткий вопль боли. Нечеловеческий крик сменился мольбами и проклятиями на языке, знакомом Катону почти столь же хорошо, как родная латынь.
— Он говорит по-гречески!
— Он грек? Невозможно? Если только это не…
Макрон шагнул ближе и поднял факел.
— Это Диомед.
Торговец, услыхав свое имя, заставил себя разлепить опухшие веки и устремил вниз полный отчаяния взор.
— Помогите! — пробормотал он по-латыни, едва шевеля искривленными болью губами. — Ради всего святого, помогите!
Макрон обернулся к товарищам.
— Катон! Полезай на столб и освободи ему руки. Празутаг! Приподними его на колу!
Бритт оторвал взгляд от ужасного зрелища и тупо уставился на Макрона, который, указывая свободной рукой на Диомеда, словно бы подтолкнул того вверх. Празутаг кивнул, бросился вперед, схватил грека за ноги и без труда принял весь его вес на себя. Тем временем далеко не являвшийся столь же могучим атлетом Катон попытался вскарабкаться к безмерно страдающему бедолаге по одной из опорных, поддерживающих столб жердин. Макрон, увидев это, согнулся, подставляя юноше спину.
— Встань мне на плечи, тогда выйдет ловчей.
Ухватившись за поперечину, Катон сначала дотянулся до самого дальнего от него узла. Потребовалось усилие, чтобы перерезать клинком толстые веревки, но в конце концов левая рука грека бессильно упала и повисла вдоль тела. Уже без возни Катон справился со следующим узлом, освободил правую руку несчастного и спрыгнул вниз.
— А сейчас надо снять беднягу с кола. Поднимай его, олух!
Празутаг на вытянутых руках стал толкать грека вверх.
Кол, скрежетнув о кость, с мерзким сосущим звуком вышел из плоти. Диомед, откинув голову, дико заорал.
— Дерьмо! Осторожней, дубина!
Приподняв грека повыше, Празутаг снял его с кола и аккуратно опустил на алтарь. Темный поток крови хлынул из страшной раны. Катон содрогнулся. Грек судорожно дернулся, глаза его закатились. Судя по всему, он был близок к агонии.
