Внизу, у подножия холма, бритты уже собирали свое с позором бежавшее воинство вокруг ярких змеевидных знамен. Поскольку ветра, который развевал бы их, не было и в помине, знаменосцам приходилось размахивать древками, чтобы кельты видели свои стяги. В дрожащем от зноя воздухе узкие длинные полосы ткани действительно извивались как змеи.
— Хорошо поработали, ребята! — воскликнул Веспасиан. — В этот раз вы преподали им хороший урок. Но метательные копья практически израсходованы, и теперь нам придется положиться лишь на свои мечи. Впереди схватка лицом к лицу, но, пока мы держим строй, клянусь, нам ничто не грозит.
— А ежели клятва вдруг не сработает? — послышался чей-то голос, и солдаты захохотали.
Веспасиан было нахмурился, но тут же сообразил, что шутка, пусть даже и грубоватая, свидетельствует о том, что у ребят хорошее настроение. Пусть веселятся, это поднимает дух.
— А ежели не сработает, то с меня каждому по дополнительной кружке вина.
Ответ не блистал особенным остроумием, но в опасных обстоятельствах приветствуется все, что помогает отвлечься, и легионеры расхохотались опять. Тем временем дальнее войско понемногу приблизилось и уже пылило где-то в четырех, а то и трех милях от удерживаемого римлянами холма. Но это расстояние все равно было чересчур велико, чтобы Веспасиан мог рассмотреть темные маленькие фигурки, шагавшие в голове колонны, тем паче что перед ними рысил легкий кавалерийский заслон. Каратак внизу тоже поглядывал в сторону сильно разросшегося облака пыли и указывал на него окружавшим его знатным бриттам, но с ликованием или с тревогой — понять было нельзя.
Легат повернулся к своим людям и отдал приказ:
— Поднять щиты!
Смех и шутки смолкли сами собой, когда легионеры изготовились к отражению новой атаки. На сей раз враги действовали более осторожно и не валили толпой, а наступали более-менее организованными отрядами. Когда они прошли половину пути до римской линии обороны, позади них зазвучали боевые рога, и варвары отозвались громогласными воинскими кличами. На рубеже, где захлебнулся первый штурм бриттов, сверху полетели последние остававшиеся у римлян копья, но тех уже было так мало, что поднимавшаяся снизу людская масса попросту поглотила их, не понеся ощутимых потерь. После этого небольшого кровопускания снова затрубили боевые рога. Сигнал был подхвачен многоголосым ревом, и бритты ринулись к чужеземцам.
Уши Катона опять наполнились стуком, грохотом, лязгом. Мечи сталкивались, разлетались, обрушивались на щиты. Плотное построение когорт и господствующее их положение позволяли защитникам высоты удерживать занятые позиции. Кое-где противники сходились так тесно, что не могли уже пользоваться клинками и только взрывали сапогами грунт, налегая всем своим весом на разделявшие их пласты дерева, кожи и бронзы. Там, где дистанция позволяла, завязывались отдельные схватки, и их участники с равной яростью стремились прикончить друг друга.
В течение получаса бритты отчаянно наседали на римлян, пытаясь прорвать их строй и превратить сражение в беспорядочную свалку, где численное превосходство непременно одержало бы верх над выучкой и дисциплиной. Легионеры неутомимо отбивали наскок за наскоком, но под напором огромной вражеской массы стена щитов прогибалась. Изначально правильный защитный круг превратился в эллипс, потом его ровные очертания стали волнистыми, в плане напоминавшими небрежно брошенный на пол пояс.
Произошедший вскоре прорыв был внезапен и страшен.
— Центурион! — выкрикнул Мандракс, и Катон повернулся.
Мандракс указывал мечом на скопление фур. Прямо на глазах у молодого центуриона тыловая шеренга защитников высоты дрогнула и разошлась, а в образовавшуюся брешь хлынули тяжеловооруженные бритты, все со щитами, в шлемах и кольчугах. Увидев перед собой подводы, они издали торжествующий рев и кинулись к ним.
— Волки! — вскричал Катон, хватая щит.
Он обнажил меч и помчался к Мандраксу, стоявшему бок о бок с Кадминием возле царской повозки.
— Сюда!
Едва атребаты успели подготовиться к стычке, как на них налетели враги. Катона отбросили к стенке повозки с такой силой, что почти вышибли из него дух. Мускулистый воин в галльском шлеме, брызжа слюной, зарычал на центуриона, замахнулся, высоко вскинув руку, и обрушил ему на голову страшный удар. Катон сжался, не сомневаясь, что его череп вот-вот развалится надвое, но услышал лишь глухой стук. Видно, в замахе варвар чуть сместил кисть, и сила инерции глубоко вогнала клинок в борт повозки. Воин уставился на свой меч, потом на Катона, и оба они разразились истерическим смехом. Центурион оправился первым и пнул сапогом врага в пах. Безумный смех сменился столь же безумным воем: боец сложился пополам, его вывернуло на траву. Катон двинул рукоятью меча по содрогающемуся загривку, и бритт рухнул, как куль с овсом. Между тем зажатые со всех сторон Волки отчаянно бились с воодушевленными успехом врагами, а быстрый взгляд, брошенный в сторону легата, показал юноше, что тот увидел опасность и уже направляет спешно собранный в тыловых шеренгах отряд, чтобы закупорить брешь. Несмотря на подобную разворотливость, Катон хорошо понимал, что, если он со своими людьми не продержится еще хоть немного, подмога станет уже не нужна. Захват высоты решит исход битвы.
Переступая через тело оглушенного врага, Катон краем глаза приметил, что у того открыта подмышка и, не задумываясь, вонзил туда меч, потом вырвал клинок из раны и огляделся в поисках новой цели. Мандракс лишился меча и теперь орудовал штандартом Волков, то разя врагов его острым навершием, то сшибая их с ног прочным древком, словно длинной дубинкой. Катон отступил, выдерживая дистанцию, и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть бритта, устремившегося к нему с нацеленным в его грудь копьем.
Центурион вскинул свой щит, и наконечник копья пошел вскользь по расчетливо выгнутой бронзе. Воин, однако, мгновенно отшвырнул в сторону ставшее ему ненужным оружие и наотмашь хватил кулаком по краю щита, норовя вышибить его из рук римского командира. Прежде чем Катон успел как-то на это отреагировать, враг уже схватил центуриона за горло, налетев так стремительно, что они оба рухнули наземь. Противник навалился сверху, сжимая пальцы все крепче. Вдобавок правая рука юноши, подвернувшаяся при падении, оказалась прижатой к земле, а одна левая была слишком слаба, чтобы сбросить душителя, и единственное, что оставалось Катону, это, выгнув спину, схватить врага за волосы и попытаться оттянуть его голову вверх.
Неожиданно противник оскалил зубы и подался вперед, явно намереваясь откусить нос римскому недоноску. Центурион рванул голову дикаря в сторону, потом сам резко вывернул шею и рассек вражеское, искаженное злобой лицо металлическим щитком, прикрывающим щеку. На долю секунды удушающая хватка ослабла, и этого Катону хватило, чтобы, вскинув голову, изо всех сил ударить противника в переносицу ободком шлема. Варвар взревел, непроизвольно вскинул руки к глазам, а с хрипом втянувший в себя воздух Катон схватился за рукоять широкого поясного ножа. Выхватив кинжал из ножен, он занес его над врагом и, вложив в удар всю свою ярость, вогнал ярко сверкнувшее острие под основание черепа бритта.
