Взятая крепость была седьмой на счету у его легиона. Операция заняла пару дней, однако прошла она далеко не блестяще, и Веспасиан это хорошо сознавал. Начать с того, что в первую ночь, когда легион осадил расположенную на холме цитадель, горстке врагов удалось выбраться из нее, проскользнуть сквозь все заградительные посты и скрыться. В силу этого весьма прискорбного обстоятельства оптион, отвечавший за ночную стражу, был снова разжалован в рядовые, а легат на будущее твердо решил накрепко перекрывать бриттам любые возможные пути к бегству.
Кроме того, римляне не сумели сразу ошеломить и деморализовать дуротригов сокрушительным артиллерийским обстрелом: сказалась нехватка боеприпасов для метательных механизмов. Хотя машины хорошо поработали, громя фортификации возле главных ворот, и даже нанесли засевшим в крепости урон в живой силе, баллисты и катапульты все-таки не смогли основательно разметать частокол. И первая брошенная в проломы когорта натолкнулась на более жесткий, чем ожидалось, отпор. «Нет, в другой раз, — подумал Веспасиан, — лучше уж выждать, пока машины не разобьют все, что можно разбить, и полностью не подавят волю противника к сопротивлению».
Во всех этих промахах легат винил лишь себя, ибо кривить душой не любил и всегда внутренне подвергал свои действия самой строгой оценке. Он понимал, что к досадным ошибкам привела излишняя торопливость, продиктованная его честолюбивым стремлением одержать как можно больше побед. А легионерам пришлось оплачивать его амбиции собственной кровью. Однако заниматься длительным самобичеванием сейчас было недосуг, и легат обратил свои думы к еще одной незадаче. Дуротриги не только тщательно подготовились к обороне, но и в последнем бою дрались яростно, с неослабевающим мужеством. Их отчаянное сопротивление настолько озлобило атакующих, что ворвавшиеся наконец в крепость римляне не пощадили никого. И мужчины, и дети, и женщины — все были уничтожены подчистую.
А это ведь тоже — непозволительная расточительность. Следует проследить, чтобы в новых сражениях бриттов без надобности не убивали, а захватывали живьем. Нынче в Риме у толстосумов пошла мода на варварский стиль, и за здорового кельта там можно получить хорошие деньги. Если вести войну с умом, доля добычи Веспасиана составит целое состояние. Да и солдаты не будут внакладе, если поймут, что кровопролитие — это всего лишь минутное удовольствие, а вот выручка от продажи рабов способна им обеспечить спокойную и безбедную старость.
Надо велеть центурионам сдерживать своих подчиненных. Нет смысла впустую губить людей: ни римлян, ни тех же бриттов.
От избиения спаслись только овцы, да свиньи, да сколько-то тощих коров, но и то ненадолго: животных отогнали вниз в лагерь, и победители уже радовались возможности полакомиться свежим жареным мясом. Столь замечательная прибавка к солдатскому — весьма, кстати, ныне скудному — рациону, разумеется, не могла не бодрить, помогая забыть о перенесенных невзгодах, однако рассчитывать на такой жирный кус после взятия каждой вражеской крепости не приходилось, и легион все равно зависел от поставок из Каллевы.
А как раз в этом-то и коренилась основная проблема. Пока лихие и юркие сподвижники Каратака будут рыскать у легиона в тылу, перехватывая снабженческие обозы, людям Веспасиана во многом придется пробавляться лишь тем, что захвачено на местах. Но если провиант, пусть и в малом количестве, можно надеяться отбивать у врага, то изношенное или поврежденное в бою снаряжение просто так не заменишь. Его доставляют с материка и распределяют по базам. Вот и выходит, что успешное завершение боевого похода сейчас впрямую зависит лишь от того, сумеет ли царь Верика и дальше удерживать атребатов в руках, заставляя их соблюдать все условия заключенного с Римом союза, и, главное, сможет ли он обеспечить безопасное продвижение верениц римских тяжелых подвод хотя бы по подвластным ему территориям. Формирование в Каллеве двух когорт из местных жителей могло решить многое в этом вопросе и тем самым снять с плеч Веспасиана нешуточный груз. Дело нелегкое, но легат был уверен, что центуриону Макрону — да и молодому центуриону Катону — оно по плечу.
Веспасиан улыбнулся, вспомнив, как он пришел в госпиталь сообщить юноше о его повышении. Катон тогда не мог встать в постели и едва не заплакал от нахлынувших чувств, но у него хватило сил сморгнуть слезы. Да, этот паренек внутренне стоек, что успел доказать и не раз, и не два, а задача, которую на него возложили, если он хорошо с нею справится, как нельзя лучше подготовит юнца к перипетиям его будущей службы. Ведь Катону еще нет и двадцати, а по возвращении во Второй легион ему, что непросто и для человека постарше, предстоит впервые принять под начало восемь десятков опытных и закаленных солдат.
Веспасиан отчетливо помнил свой первый опыт командования, когда четырнадцать лет назад ему, только что прибывшему на передовую трибуну, прямо с места в карьер вдруг доверили возглавить патрульный отряд. Подразделение было маленьким, однако составлявшие его суровые ветераны ничуть не скрывали презрения к не побывавшему в боях сосунку. Катону полегче, он хотя и молод, но уже попадал в переделки. Вроде бы и прослужил-то всего с гулькин нос, но за это короткое время повидал столько крови, что и не снилось многим из куда более старших служак, не один год тянувших солдатскую лямку. И конечно, парню здорово повезло с наставником, сразу же взявшим его под опеку. Центурион Макрон — солдат до мозга костей, он в той же степени надежен и крепок, в какой Катон смышлен и находчив, оба прекрасно дополняют друг друга.
Легат нимало не сомневался, что они приложат все силы, чтобы поскорей вымуштровать людей Верики, ведь им так не терпится вернуться в родной легион. Что, разумеется, и случится, как только будет налажено бесперебойное снабжение наступающих войск, а эти двое полностью оправятся от ранений. Легионы сильны своими центурионами, ведущими солдат в бой, а Второй легион должен быть самым лучшим, и, значит, он остро нуждается в закаленных, смекалистых командирах.
Струйка пота скользнула по боку легата под липкими складками полотняной туники.
— Ужас до чего жарко! — пробормотал он.
Один из молодых трибунов поднял голову и выжидающе глянул на командира, но Веспасиан отмахнулся от него, как от назойливой мошки.
— Пустяки… Может быть, искупаемся… но попозже.
Оба римлянина — и старший, и младший — с тоской посмотрели на протекавшую под холмом речку. Там, в какой-то четверти мили от них, зелень прибрежной травы была сплошь усеяна белыми телами блаженствующих счастливчиков. Кто-то лениво вставал и заходил в воду, кто-то выходил из нее, но больше всего солдат плескалось на мелководье, радуясь возможности освежиться.
— Убил бы кого-нибудь, лишь бы окунуться разок, командир, — признался трибун, отирая взмокший лоб тыльной стороною ладони.
— Некоторые уже это проделали. Пусть отдохнут. А у нас есть работа, — кивнул Веспасиан на дымящиеся руины. — Надо проследить, чтобы к ночи все было снесено подчистую. Нельзя давать дуротригам ни шанса опять здесь что-нибудь восстановить.
— Да, командир.
Хотя и близился вечер, солнце палило нещадно, и с легионеров, трудившихся на вершине холма, градом тек пот. Немногие строения, не задетые зажигательными снарядами метательных механизмов Второго, уже подожгли и спалили дотла, и теперь солдаты под приглядом центурионов выворачивали столбы частокола и сбрасывали их в ров, чтобы потом закопать. Вскоре от укрепления не останется ничего, кроме нескольких пятнающих ландшафт пепелищ да свежего земляного кольца на месте срытого вала. Не считая, конечно, недолговечного следа в памяти побывавших здесь римлян и местных селян.
