— Нет, не в том дело. Ясно, что ты годами оттачивал мастерство под руководством лучших наставников в Риме, а у меня такой возможности не имелось. Я владею мечом, командир, лишь в той мере, в какой это необходимо для битвы: усвоил главное, а в остальном полагаюсь на голову и на руки. Вряд ли я смог бы сейчас тебя чем-то пронять. Но ежели б нам довелось повстречаться в бою, наши шансы тут же бы поменялись.
— Ты так думаешь?
— Я это знаю.
— Слова меня не убеждают. Будем драться, центурион?
— Это приказ, командир?
Квинтилл открыл было рот для утвердительного ответа, но замялся, задумался и покачал головой:
— Наверное, нет. Это было бы слишком.
— Что-нибудь еще, командир?
— Просто следите, чтобы завтра все шло как надо. Никаких оплошностей, помните это оба. И держитесь от меня на почтительном расстоянии. Ясно?
— Так точно, командир!
— Свободны.
Когда оба центуриона снова шли через зал, Катон повернулся к Макрону:
— Знаешь, мне на какой-то момент показалось, что ты собираешься его проучить. В смысле, схватиться с ним.
— Так и было. Но разумный человек должен сам выбирать, с кем, когда и как ему драться. Он это знает, я тоже. Так какого рожна нам с ним сейчас выяснять?
— Никакого, — с удовлетворением кивнул Катон.
Он был доволен. В кои-то веки в Макроне над твердолобостью возобладал здравый смысл. Более того, неожиданное хладнокровие, выказанное ветераном, вдруг аккуратно оттенило и выдвинуло на передний план неумеренную чванливость трибуна.
— Мы с честью вышли из ситуации?
— Да я таких говнюков на завтрак ем.
— И что, каша вкуснее становится?
Макрон взглянул на юнца и вдруг в голос заржал, да так, что одна из спящих собак вскинулась, навострила уши и рванулась к центурионам. Псарь поднял голову, одарил римлян угрюмым взглядом и отвесил псине пинок.
Ветеран хлопнул приятеля по спине:
— Ну ты и шутник, сынок!
В большом дворе все еще шла подготовка к охоте, слуги, нагруженные всякой всячиной, продолжали бегать туда-сюда, порой скапливаясь возле повозок, и двое пробивавшихся к воротам римлян опять было потерялись в их суетливой толпе, но тут Катон услышал, что его окликают.
Он оглянулся на крик и увидел Тинкоммия. Принц атребатов с крайне встревоженным видом отчаянно махал рукой, чтобы привлечь к себе его внимание, и яростно проталкивался к центурионам. Катон дернул Макрона за руку:
— Смотри!
— А?
Макрон привстал на носки, пытаясь взглянуть поверх голов суетившихся вокруг него людей, но тут перед ними возник Тинкоммий, встревоженный, запыхавшийся, мокрый от пота.
— Командир, пойдем в лагерь! Прошу, поскорее!
— Что за притча? — буркнул Макрон. — Доложи как положено.
— Бедриак, командир! Он тяжело ранен!
ГЛАВА 21
— Как это вышло?
— Пойдем, командир! — беспрестанно повторял Тинкоммий.
— Да скажи же, в чем дело? — сердился Макрон.
— Сам не знаю: я нашел его в штабном корпусе, на полу в коридоре. Всюду кровь!
— Он еще жив?
— Да, командир. Но он умирает.
— Кто с ним остался?
— Артакс. Он появился, когда я наткнулся на Бедриака.
Катон схватил Тинкоммия за руку.
— Артакс с ним один?
— Так точно, командир, — кивнул Тинкоммий. — Я послал за лекарем, а сам со всех ног помчался сюда.
— С чего бы такая спешка?
Тинкоммий огляделся и придвинулся к римлянам:
— Он бредил. Звал центуриона Катона и твердил, что царю угрожает опасность.
— Верике? — изумился Макрон. — А что это за опасность?
— Тише! — шикнул на друга Катон, бросив взгляд на привлеченных громким восклицанием атребатов. — Хочешь, чтобы все нас услышали?
Макрон примолк, пораженный властностью тона юноши. Катон между тем повернулся к Тинкоммию и тихо спросил:
— Что именно сказал Бедриак?
— Он звал тебя. Хотел сообщить что-то важное. О царе… об убийстве царя. Он где-то что-то подслушал. Какой-то разговор, но тут нас нашел Артакс, и с той поры Бедриак не сказал больше ни слова.
— А Артакс слышал, что он говорил тебе раньше?
— Да. И послал меня за тобой, — кивнул Тинкоммий.
Катон переглянулся с Макроном.
— Похоже, чем скорей мы вернемся на базу, тем лучше.
— Ты прав.
— Он что-нибудь сказал? — с порога бросил Тинкоммий, когда все трое, задыхаясь от бега, влетели в штабной корпус.
Возле распростертого на полу тела сидел на корточках лекарь. Стоявший напротив него на коленях Артакс оглянулся.
— Ho…
Лужица крови поблескивала в свете, падавшем из верхнего небольшого окошка. Еще больше крови впиталось в утоптанный земляной пол, и алые брызги пятнали побелку на стенах по обе стороны от дверных косяков.
Глянув на Бедриака, Катон резко вздохнул. Лицо охотника было белее снега, с восковым оттенком, глаза то широко распахивались, то закрывались, челюсть отвисла, но язык все еще немощно шевелился над дрожащей нижней губой. Снятая со знаменосца красная воинская туника лежала рядом с ним, темная и промокшая. Охотник остался в одной набедренной повязке, и размазанная по бледной коже кровь делала его похожим на освежеванное жертвенное животное.
— Как он?
— Как он? — Макрон поднял глаза, а потом покосился на лекаря. — Сам, что ли, не видишь? Отходит. Не нужно быть знахарем, чтобы это понять.
— Тише, командир, — подал голос лекарь. — Ему нужен покой.
Катон пересек комнату и опустился возле раненого на колени.
— Артакс, он тебе что-нибудь сказал?
Артакс поднял косматую голову и посмотрел на Катона. Его лицо не выражало никаких чувств.
— Он что-нибудь говорил, пока ты был с ним?
Артакс замешкался, потом медленно покачал головой.
— Ничего? Совсем ничего?
— Ничего, что имело бы смысл, римлянин.
Оба долго смотрели друг другу в глаза, потом Катон мягко продолжил:
— Мне трудно в это поверить.
Артакс пожал плечами, но ничего не ответил. Прежде чем Катон успел собраться с мыслями и опять обратиться к нему, Бедриак издал долгий стон. Его глаза широко открылись, взгляд заметался по склоненным над ним лицам и остановился на одном из них.
