Катон обвел взглядом ряды в надежде на то, что кто-нибудь поднимет руку, но, увидев неподвижных центурионов, нервно сглотнул и сделал это сам.
– Командир?
– Да, центурион Катон?
– А что, если на каком-то из бродов врагу все же удастся прорваться? Как об этом узнают другие наши подразделения?
– Два наших кавалерийских отряда будут находиться со мной у первого брода, и еще по одному – с Секстом и Максимием. Если что-то пойдет не так, у каждого подразделения будет возможность оповестить остальных, и, если возникнет такая необходимость, легион сможет отступить сюда, на укрепленные позиции, под покровом темноты. Но нам следует сделать все, чтобы такая необходимость не возникла. Занять хорошие позиции, организовать оборону, добиться того, чтобы каждый легионер проявил себя наилучшим образом. Все преимущества на нашей стороне. Во-первых, наше появление будет неожиданностью, во-вторых, мы сможем подготовиться к встрече, и даже их пресловутая быстрота передвижения сыграет нам на руку, потому что они торопятся и начнут форсировать реку прямо с марша. Все сейчас зависит от нас: встретим Каратака как следует – и новая провинция, можно считать, завоевана и умиротворена. Если кое-где и останутся мелкие очаги сопротивления, подавить их будет совсем не трудно. Мы сможем сосредоточиться на разделе добычи.
Последние слова были встречены одобрительными возгласами, и Катон заметил, как засверкали в предвкушении дележа трофеев глаза его товарищей по оружию. Всем центурионам полагалась доля выручки от продажи в рабство пленников, захваченных в ходе прошлогодней кампании. Однако завоеванная страна попадала в руки императорских чиновников и откупщиков, извлекавших из работорговли огромные прибыли. Несправедливость распределения добычи была предметом постоянных сетований, особенно за выпивкой, но касалась в основном разницы между тем, что доставалось рядовым легионерам и командирам различных рангов: истинные размеры барышей всякого рода присосавшихся посредников большинство воинов себе даже не представляли.
– Еще вопросы будут? – осведомился Веспасиан. Последовало молчание, и легат, выдержав паузу, обратился к префекту лагеря: – Хорошо. Секст, можешь всех отпустить.
Командиры поднялись с мест и вытянулись. Как только легат покинул шатер, префект лагеря разрешил им удалиться, напомнив, чтобы никто не забыл получить в штабном шатре письменные приказы. Но когда центурионы Третьей когорты уже собрались разойтись, Максимий поднял руку.
– Не спешите, ребята. Сразу после вечерней стражи прошу всех собраться в моей палатке, надо поговорить.
Макрон с Катоном переглянулись, что было немедленно замечено Максимием.
– Специально для двух новых в нашей когорте центурионов: спешу заверить, что надолго я вас не задержу и тратить попусту ваше драгоценное время не стану.
Катон покраснел.
Некоторое время Максимий молча смотрел на юношу в упор, а потом, расплывшись в широкой улыбке, добавил:
– Просто хочу быть уверен в том, что прежде, чем прозвучит сигнал к первой смене караула, вы оба будете у меня в палатке. Понятно?
– Так точно, командир, – отчеканили оба.
Максимий резко кивнул, развернулся и зашагал к выходу. Макрон с Катоном проводили командира взглядами.
– Что бы все это значило?
Ближайший к ним центурион обернулся, бросил настороженный взгляд в сторону покидавшего шатер Максимия и, лишь когда тот пропал из виду, тихонько сказал:
– На вашем месте я бы держался настороже.
– Настороже? – Макрон нахмурился. – Ты о чем толкуешь, Туллий?
Гай Туллий являлся старшим по положению центурионом Третьей когорты после Максимия: он прослужил двадцать лет и участвовал во многих кампаниях. Сдержанный и не особо компанейский, он, однако, первым приветствовал Макрона и Катона в связи с их назначением в Третью когорту. Двое других центурионов, Гай Поллий Феликс и Тиберий Антоний, ограничились самыми скупыми словами, во всяком случае, в адрес Катона, и юноша нутром учуял их недоброжелательный настрой. С Макроном дело обстояло иначе: они помнили его еще по тем временам, когда были рядовыми, и относились с уважением, тем паче что командиром он стал раньше их обоих.
– Туллий! – поторопил сослуживца Макрон.
Туллий замешкался и уже открыл было рот, явно намереваясь что-то сказать, но передумал и покачал головой.
– Да так, ничего особенного. Просто постарайтесь с Максимием не ссориться. Особенно это относится к тебе, юноша.
Катон поджал губы, и Макрон, заметив это, не удержался от смеха.
– Да не будь ты таким обидчивым, Катон. Ты, конечно, центурион, кто бы спорил, но нужно с пониманием относиться к людям, которые по ошибке принимают тебя за мальчишку.
– Мальчишки этого не носят, – буркнул в ответ Катон, постучав пальцем по наградным медальонам, и тут же пожалел об этом действительно мальчишеском порыве.
Макрон поднял обе руки, словно сдаваясь.
– Все, все. Прошу прощения. Но оглянись по сторонам, Катон, ты видел хоть одного командира, который был бы не то что твоим ровесником, но хотя бы постарше тебя лет на пять? Боюсь, что ты – редчайшее исключение.
– Исключение-то он исключение, – спокойно добавил Туллий, – но высовываться ему с этим не стоит, если он понимает, что для него лучше.
С этими словами ветеран повернулся и последовал за Феликсом и Антонием к выходу из шатра. Макрон задумчиво поскреб подбородок.
– Что он имеет в виду?
– А ты не догадываешься? – горестно промолвил Катон. – Похоже, командир нашей когорты считает, что я не дорос до своей должности.
– Чушь все это!
Макрон ободряюще хлопнул младшего товарища по плечу.
– О твоих заслугах известно всему легиону. Ты не должен никому ничего доказывать.
– Скажи это Максимию.
– Понадобится – так и скажу. Если он раньше и сам этого не поймет.
Катон покачал головой.
– Максимий в нашем легионе всего несколько месяцев, прибыл с пополнением, когда мы находились на лечении в Каллеве. Скорее всего он обо мне почти ничего не знает.
Макрон потыкал в один из Катоновых медальонов.
– Все, что ему требуется о тебе знать, и так видно. А сейчас давай поспешим, а то, не ровен час, опоздаем к Максимию на инструктаж. А ведь мы этого совсем не хотим, верно?
Глава 5
Проверив, как его оптион организовал несение караула, и вполне удовлетворившись увиденным, Катон направился вдоль ряда палаток центурии Макрона и просунул голову во входное отверстие самой большой из них, в самом конце линии. Макрон сидел за небольшим раскладным столом и при тусклом свете масляной лампы рассматривал какие-то навощенные дощечки.
– Готов?
