– Держись! – крикнул он своим и стиснул зубы.
Спустя мгновение снаружи на ворота обрушился удар такой силы, что Катона отбросило назад, словно его лягнул бешеный мул, но, восстановив равновесие, он тут же опять налег на телегу, с удовлетворением почувствовав, что его поддерживают сзади. Снова навалились на повозку и все его бойцы.
– Таранят снова! – крикнул кто-то, и страшный удар опять отбросил солдат Шестой центурии назад. Но ворота устояли.
– Бейте всем, что под руку подвернется! – расслышал Катон донесшийся с вала, перекрывая шум боя, голос Туллия. – Разите ублюдков! Убивайте!
Таран ударил по воротам еще пять раз, и в результате последнего удара одно бревно треснуло, проломившись внутрь. Один из бойцов вскрикнул – длинная, острая щепка вонзилась ему в лицо чуть пониже глаза. Стиснув зубы, легионер схватился за щепку и вырвал ее из раны. Кровь заструилась по его лицу, заливая доспехи, но он уже снова устремился к воротам.
«Храбрый малый», – отметил Катон, на миг задумавшись, как бы сам повел себя, получив подобную рану. Затем он опять сосредоточился на воротах и с ужасом понял, что они выдержат лишь еще несколько ударов тарана и неминуемо будут сокрушены.
Обрушился новый удар, из уже треснувшего бревна снова полетели щепки, но Катон почувствовал, что этот удар почему-то оказался не таким мощным, как предыдущие. А еще ему показалось, что с дороги больше не доносятся торжествующие вопли, хотя за слух он поручиться не мог: слишком уж громко отдавался в ушах бешеный стук сердца. Потом крики ликования возобновились, и до Катона не сразу дошло, что это ликуют римляне. А заодно свистят и улюлюкают, насмехаясь над варварами.
– Должно быть, их отбросили! – крикнул кто-то из бойцов Катона.
– Тихо там! – рявкнул Септим. – Всем оставаться на местах.
Ликование продолжалось, а вот таран по воротам больше не бил. Выждав время и убедившись, что угроза миновала, Катон приказал легионерам отойти на резервную позицию. Они выстроились там, тяжело дыша, смертельно усталые, но довольные тем, что укрепления устояли, а сами они остались живы.
– Центурион Катон! – донесся с вала голос Туллия.
Катон внутренне собрался и заставил себя выпрямиться.
– Да, командир?
– Хватит твоим парням отдыхать, заменишь Антония. Поднимайся сюда, как только Пятая центурия спустится со стены.
– Есть, командир.
– Отдыхать, – пробормотал кто-то из Катоновой команды. – Ни хрена себе шуточки.
Некоторые легионеры принялись ворчать, но Септим, развернувшись, рявкнул:
– Всем заткнуться! Поберегите ругательства для долбаных туземцев.
Ропот смолк, но недовольство и обида остались. Однако когда мимо стали проходить спустившиеся с вала бойцы Пятой центурии, все увидели, что многие из них ранены, а иные едва стоят на ногах.
– Что, досталось вам там, наверху? – спросил один из людей Катона.
– Они просто сумасшедшие, эти дикари, – ответил, похоже, все еще ошеломленный увиденным оптион Пятой центурии. – Бросались на стену, словно сами искали смерти… проклятые психи.
– Оптион, – Катон поманил его к себе. – Где центурион Антоний?
– Погиб.
– «Погиб, командир»! – рыкнул на него Катон. – Когда отвечаешь старшему по званию, надо говорить – «командир».
Оптион вытянулся в струнку:
– Так точно, командир. Виноват, командир.
Катон кивнул, затем подался к нему ближе и уже мягко продолжил:
– Ты ведь теперь сам командуешь, должен подавать пример: соблюдай дисциплину сам и поддерживай в центурии. Не давай людям распускаться.
– Понял, командир.
Катон испытующе посмотрел на него: похоже, малый действительно все понял.
– Продолжай.
– Есть, командир.
– Катон! – прокричал Туллий. – Ты там заснул, что ли? Шевели задницей, лезь сюда!
– Сию минуту, командир.
Бойцы Шестой центурии подхватили щиты и последовали за Катоном вверх, на вал. Там центурион выглянул за частокол, и взору его открылась картина, к которой он не был подготовлен. Слова оптиона насчет безумия варваров нашли полное подтверждение: снаружи, внутри образованного валом угла, все было завалено трупами. Кровавая мешанина тел, рук, ног, щитов и оружия образовывала неправильный треугольник, обращенный к дороге через болото. То здесь, то там шевелились раненые. На глазах у Катона человек, позвоночник которого был пронзен метательным копьем, полз по направлению к товарищам, перестраивающимся для нового приступа в сотне шагов дальше по дороге. Ноги его были парализованы, но он сумел-таки сползти с кургана мертвых тел, и лишь уже на дороге силы покинули его окончательно, и он распластался на твердой земле, тяжело дыша. Его обнаженный торс поблескивал от пота.
– Приятное зрелище.
Катон оторвал взгляд от раненого вражеского воина и повернулся к Туллию, пробравшемуся сквозь толпу защитников вала и заметившему, как потрясен молодой центурион тем, что увидел за линией обороны. Катон взглянул на него и молча кивнул. Туллий посмотрел на дорогу и удивленно покачал головой.
– Трудно в это поверить, но похоже на то, что они в любой момент могут снова пойти на приступ. Так что тебе лучше подготовить бойцов.
– Есть, командир.
Отдав честь, Катон бросил взгляд вдоль частокола в сторону флангового редута, где Макрон обходил своих людей, улыбаясь и одобрительно похлопывая то того, то другого по плечу. Поймав взгляд Катона, он показал ему большой палец. Катон кивнул, после чего сосредоточился на неотложных вопросах. Он обратил внимание на тела легионеров, лежавшие вдоль частокола. Оставаясь под ногами, они будут мешать защитникам отражать следующий приступ.
– Убрать трупы с вала!
Его бойцы бесцеремонно подхватили своих павших товарищей под мышки и, волоча ноги по земле, потащили вниз. Когда задача была выполнена, солдаты распределились вдоль частокола лицом к врагу, с мечами наголо. Обходя их линию, Катон с удовлетворением отметил, что на лицах нет ни малейших признаков страха, лишь готовность и решимость, присущие закаленным в боях ветеранам. Они будут сражаться, удерживая свою позицию до тех пор, пока не отбросят врага или не полягут на месте. Спокойствие легионеров радовало Катона, огорчало лишь то, что их не может сейчас увидеть Веспасиан или сам командующий. Они пережили позор децимации, а теперь, как герои, были готовы задорого отдать свои жизни. Если легат не прибудет вовремя, единственными свидетелями их доблести будут воины противника, настолько одержимые желанием уничтожить когорту, что вряд ли воздадут должное мужеству римлян.
Катон даже улыбнулся, подумав о некоторых странностях легионной жизни. Вроде и служит он уже два года, и сражений повидал немало, но каждая битва воспринимается как первая – и последняя. И неизвестно, сможет ли он вообще хоть когда-то привыкнуть к той необычной остроте ощущений, с которой переживается каждый бой.
