Во время этой передышки Катон пересек центр построения и добрался до Макрона. Центурион-ветеран вытянул вперед руку, и его оптион рассматривал рубленую рану. Мышцы в области предплечья были рассечены, на землю равномерно капала кровь.
– Ничего страшного, – наконец заключил оптион, полез в свой вещевой мешок, вытащил моток льняной ткани и принялся бинтовать рану. Макрон поднял глаза.
– О, Катон, – промолвил он с широкой ухмылкой. – Похоже, у меня добавился еще один шрам: будет что вспомнить и о чем рассказать после отставки.
– Нашел время думать о старости, – промолвил Катон, пожимая другу здоровую руку. – Рад тебя видеть. Я боялся, что они просто сметут вас с переправы.
– Да они и смели, – проворчал Макрон. – А ведь будь нас побольше, мы бы устояли.
Катон огляделся, но Максимий стоял к ним спиной и за пределами слышимости.
– Тише, – пробормотал он, кивнув в сторону командира когорты. Макрон подался к нему ближе.
– В связи с этим нас еще ждет куча неприятностей. Сам увидишь.
– Командиры, ко мне! – громко распорядился Максимий.
Центурионы, слишком усталые, чтобы бежать, поплелись на зов. Помимо Макрона, ранены были Туллий и Феликс: последний получил глубокую рану в лицо, кровоточившую так сильно, что недавно наложенная льняная повязка уже насквозь пропиталась кровью. Глядя на лицо командира когорты, Катон приметил, что тот явно не в своей тарелке, чему, впрочем, удивляться не приходилось. Он провалил задание, наглядным доказательством чего являлись маршировавшие ниже по склону вражеские войска. После случившегося спасти его карьеру могло только чудо.
Максимий прокашлялся.
– На настоящий момент мы в безопасности. Есть предложения насчет возможных действий? – Голос его звучал хрипло и надсадно.
Воцарилось растерянное молчание, и только Макрон решился встретиться с ним взглядом.
– Центурион?
– Да, командир?
– Ты хочешь мне что-то сказать?
– Никак нет, командир. – Макрон пожал плечами. – Это может подождать.
– Мы не можем позволить им уйти, командир, – промолвил Катон, глядя вниз, в сторону брода.
Максимий гневно развернулся к нему.
– И что ты предлагаешь? Припустить бегом вниз и налететь на них, так, что ли? Ты не видишь, в каком мы состоянии? Сколько времени, по-твоему, продлится эта схватка?
– Может быть, достаточно долго, чтобы изменить ситуацию, – твердо заявил Катон.
– Какой ценой? – насмешливо фыркнул Максимий, однако центурион увидел за этой насмешкой признаки отчаяния.
– Это скажут другие, потом, командир.
– Легко тебе говорить это сейчас.
На это Катон отвечать не стал. Он смотрел мимо командира когорты, туда, где через брод продолжали идти воины Каратака. Взгляд его переместился на дальний берег, где все еще ждала своей очереди на переправу темная масса людей. Солнце уже опустилось низко, и искривленные тени придавали врагам еще более пугающий и опасный вид. И тут вдруг за рекой взревели боевые рога. Все взоры непроизвольно обратились к дальнему берегу. Воины вдруг устремились прочь от брода, к находившемуся примерно в трети мили от берега невысокому кряжу, где заняли позицию, сформировав боевой строй из нескольких тысяч пехотинцев с кавалерией и колесницами на флангах.
– Командир! – воскликнул центурион Антоний, указывая вниз по течению. – Посмотри туда!
Все центурионы повернулись в указанном направлении. На том берегу, на расстоянии примерно мили, справа появилась голова плотной походной колонны.
Макрон прищурился.
– Наши?
– А кто же еще? – отозвался Катон. – А по эту сторону реки – Второй легион.
Взоры центурионов обратились назад, к дороге. Сомнений не было: по направлению к ним маршировала еще одна колонна римской пехоты; правда, сейчас она пропадала из вида, заслоненная холмом. Внезапно кровь в жилах Катона вскипела, и он смело обратился к Максимию:
– Командир, у нас еще есть время кое-что сделать. Все, что тебе нужно, это отдать приказ.
– Нет. – Максимий печально покачал головой. – Слишком поздно. Мы остаемся здесь.
Катон открыл было рот, чтобы возразить, но командир когорты поднял руку, не дав ему заговорить.
– Это мое решение, центурион. Обсуждать больше нечего.
И Катон понял: спорить действительно бесполезно. Третья когорта полностью провалила задание, а стало быть, все ее бойцы и командиры покрыли себя позором. И им еще повезет, если они отделаются только позором…
Силы командующего Плавта подошли к броду тремя колоннами, мгновенно развернулись и атаковали врага. С другого берега реки бойцы Третьей когорты наблюдали за тем, как бритты устремились вниз с кряжа навстречу римлянам и пропали из вида. Схватка развернулась ниже по склону, и до их слуха доносились лишь отдаленные звуки боя, хриплый рев рогов и сигналы римских труб. Но через некоторое время на гребне снова появились человеческие фигуры, беспорядочно бегущие по направлению к броду. Скоро они покрыли весь склон: было очевидно, что выставленный бриттами заслон разгромлен наголову.
А потом Катон уловил на гребне, в теплом оранжевом свете клонящегося к западу солнца, блеск доспехов. Римская кавалерия преследовала разбитого противника, безжалостно разя бегущих к реке варваров. Ширина брода позволяла пройти не более чем пяти человекам в ряд, и очень скоро на берегу образовалось настоящее столпотворение: пехотинцы, всадники, колесничие, тесня и толкая друг друга, пытались прорваться на переправу и уйти за реку, спасаясь от римской кавалерии.
Некоторые бритты побросали оружие и, бросившись в воду, за пределами брода пустились вплавь: на поверхности Тамесис вскоре показались головы людей. Берега достигали не все: ослабевших, раненых или уставших тяжесть доспехов и снаряжения увлекала на дно.
Тем временем первые шеренги римских легионеров поднялись на гребень и, сохраняя безупречный строй, двинулись вниз по склону. В свете заходящего солнца бойцы Третьей когорты видели, в какую панику впала при виде легионеров толпа у брода. Стон отчаяния донесся до противоположного берега. Правда, некоторым варварам хватило самообладания, чтобы, понимая свою обреченность, попытаться прихватить с собой в иной мир побольше римлян, а заодно и выиграть время для своих уже переправляющихся через реку товарищей, дав им дополнительный шанс на спасение. Но таких бойцов оказалось сравнительно немного, они не могли изменить положение и, как только красные шеренги легионеров подступили к броду, быстро полегли под ударами римских мечей.
Солнце уже закатилось за горизонт, сгущались сумерки, и различить среди сражающихся на том берегу своих и чужих сделалось невозможным. Лишь громкие вопли, исторгаемые тысячами глоток, истошные мольбы о пощаде говорили о том, что у брода разразилась настоящая бойня. Катон, надо признаться, чувствовал некоторое облегчение от того, что хотя бы не видел этой безжалостной резни.
