– Довольно! – Плавт хлопнул ладонью по столу так, что таблички подскочили и задребезжали. – Ты забыл, кто ты такой, легат? Так послушай меня!
Несколько мгновений сидевшие по обе стороны стола мужчины с холодным отчуждением смотрели друг на друга, и Веспасиан чувствовал, что проиграл. Причем он не только не смог спасти своих подчиненных, но, похоже, лишил себя надежды на достижение в будущем высоких постов в Риме. Ему не хватало необходимой для этого беспощадной жестокости.
Брови командующего, когда он произносил свой монолог, изогнулись от ярости.
– Слушай меня. Никакой пощады никому не будет. Эти люди умрут, и смерть послужит назиданием их товарищам. Этот вопрос закрыт, и я более не потерплю никаких попыток поднять его снова. Никогда больше не упоминай об этом в моем присутствии. Я ясно выразился?
– Так точно, командир.
– Казнь состоится завтра на рассвете, перед строем Первых когорт всех четырех легионов. Выясни, кто из твоих солдат состоял в дружеских или приятельских отношениях с приговоренными – именно они и станут палачами. Если кто-то откажется или вздумает протестовать, он будет распят сразу по завершении казни. – Плавт откинулся назад и глубоко втянул носом воздух. – Все, легат, приказы ты получил. Можешь быть свободен.
Веспасиан напряженно поднялся на ноги и отдал честь командующему. Прежде чем он повернулся, у него возник было порыв попытаться в последний раз воззвать к справедливости. Но в глазах Плавта он увидел стальной отблеск холодной решимости и понял: высказываться по этому поводу не только бесполезно, но и определенно опасно. Поэтому он повернулся и вышел из шатра на свежий воздух настолько быстро, насколько это позволяло достоинство его ранга.
Глава 20
С треском пробравшись сквозь покрывавший берег реки густой ивняк, Макрон тяжело опустился на прохладную зеленую траву в тени деревьев. Присматривать за тем, как бойцы его центурии ставят палатки, он поручил своему оптиону Публию Сентию. Центурион Феликс предложил командирам сходить искупаться в реке, но, несмотря на изнуряющую дневную жару, ни Макрон, ни кто-либо еще из центурионов не счел возможным делать это на глазах у своих обреченных товарищей.
Максимий был полностью поглощен устройством отдельного лагеря для когорты: он делал все возможное, чтобы произвести впечатление профессионала, продолжающего стоически исполнять свой долг при любых обстоятельствах. Но как ни подгонял он солдат, те словно пребывали в тяжелой летаргии, выдававшей состояние их духа. Легионеры Третьей когорты были погружены в печаль и молчаливое уныние, усугубляемое тем, что рядом, на виду, находились их товарищи, обреченные на смерть. Особенно подавленное настроение было у назначенных для проведения казни: двадцать человек во главе с центурионом Макроном.
Когда легат отдал приказ, Макрон немедленно отказался: его ужаснула сама мысль о возможности забить дубинкой до смерти Катона, своего друга.
– Это приказ, центурион, – сурово заявил легат. – И не вздумай отказываться, выбора у тебя нет.
– Но почему я, командир?
– Таков приказ, – с печалью в голосе ответил Веспасиан. – Ты уж постарайся, чтобы он не очень мучился… ладно?
Макрон кивнул. Сильный удар по голове лишит Катона сознания и избавит от мучительной боли, когда ему будут ломать кости и ребра. Но стоило Макрону об этом подумать, как у него скрутило желудок.
– А как с остальными ребятами?
– Нет. Только Катон. Если мы попытаемся облегчить смерть для всех, командующий просто остановит казнь и назначит для завершения дела новую команду.
– Понятно, – кивнул Макрон. Будь у него хоть малейшая возможность проявить милосердие ко всем приговоренным, он воспользовался бы ею, не задумавшись. Но легат был прав: все, что они могут, это попытаться облегчить страдания друга.
– Все это очень скверно, центурион. Для всех нас. Но таким образом Катон по крайней мере избегнет худшего.
– Да, командир.
– А теперь отправляйся и отбери команду для исполнения казни.
Быстро отдав честь, Макрон вышел из палатки, радуясь возможности оказаться снаружи и вдохнуть полной грудью чистый воздух. Никогда в жизни от него не требовали делать то, что настолько не соответствовало его представлениям о добре и зле. Перед мысленным взором центуриона предстал образ Катона, связанного, стоящего на коленях у его ног. Паренек поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с другом, а он, Макрон, заносит дубинку… При этой мысли кровь застыла в его жилах. Макрон стукнул себя кулаком по бедру и зашагал обратно к лагерю Третьей когорты.
Для исполнения казни он отобрал бойцов преимущественно из центурии Катона, закаленных ветеранов, насчет которых можно было не сомневаться: они и глазом не моргнув исполнят любой, даже самый ужасный приказ. Сейчас они были заняты подборкой орудий казни: лучше всего для этого подходила рукоятка от кирки. Дубинки следовало подобрать по весу и длине так, чтобы можно было наносить сокрушительные, смертоносные удары. Солдаты подошли к полученному заданию с сугубым прагматизмом, и Макрон, вроде бы и сам такой же ветеран, не мог не дивиться тому, что они, похоже, воспринимали этот приказ так же, как и любой другой.
«Должно быть, – подумал центурион с хмурой усмешкой, – я слишком сблизился с Катоном». До знакомства с этим пареньком Макрон никогда не ставил под вопрос ни единого аспекта армейской жизни, воспринимая все как должное. Но сейчас он начал видеть события в другом свете и чувствовал себя не в своей тарелке. Возможно, после того, как Катон умрет и будет кремирован, ему и удастся забыть произошедшее и вернуться к прежнему мироощущению – принимать жизнь такой, как она есть, рутинно исполнять свои обязанности и, главное, поменьше задумываться над сложными вопросами.
Умрет и будет кремирован… И это о Катоне, таком сообразительном, таком живом? Нет, это просто невозможно! Недопустимо! Должно быть, легат спятил, раз отдает подобные распоряжения. Во-первых, спятил, а во-вторых, возможно, еще и струсил до такой степени, что решил возложить самую грязную работу на Макрона. Чего Макрон ему в жизни не простит.
– Проклятье! – пробормотал центурион. Он был зол на легата и на себя, прежде всего за то, что вообще сдружился с Катоном.
Отломив ивовую ветку, Макрон принялся методично очищать ее от листьев. По ту сторону Тамесис кучка солдат из других легионов, сняв туники, входила в воду. Темный загар их лиц и рук резко контрастировал с белизной торсов и чресел. Над рекой разносились их крики, сначала охи и ахи по поводу того, какая холодная вода, а потом смех и гогот, когда они принялись забавляться, обрызгивая друг друга. Это разозлило Макрона еще больше, и он устремил взгляд дальше, на берег, туда, где бойцы вспомогательных подразделений заполняли последний из погребальных рвов полуразложившимися на жаре трупами. Смерть существовала бок о бок с живой, беззаботной молодостью. Макрон отломал еще одну ивовую ветку и стал яростно обрывать с нее листья.
