Все было обговорено заранее. Бурхард-Христофор повернулся к Неве, воды которой величаво тянулись под его ботфортами к заливу. Соленый ветер с Балтики приятно раздражал нос – и в восемьдесят лет жизнь еще не прожита.
Дело сделано – сын Фике убран от трона, в Шлиссельбурге сегодня все решат, только императрица с Дашковой, как крысы, где-то затаились. Но в том, что они будут найдены, Миних не сомневался. Погони посланы по всем дорогам, да и казаки уже подоспели…
Старый фельдмаршал еще постоял, предаваясь размышлениям, потом чуть улыбнулся, достал коробочку – под крышкой были две гранулы смертельной отравы. И старик, с облегчением в душе, бросил ее в реку…
Гостилицы
Беседа на такую скользкую тему несколько напрягала, и Петр решил перевести ее на другие рельсы и спросил:
– А где солдат, что мост взорвал? Выжил ли?
– Здесь он, государь. Вон стоит, вашего решения дожидается, – и генерал тут же подозвал солдата в гвардейской форме, – в голштинскую гвардию до мятежа хотел перевестись…
– Капрал Державин! – вытянулся перед ним солдат.
– Молодец, Гаврила Романович! – в шутку, памятуя только одного Державина, ответил Петр, но глазки у капрала восторженно засверкали, и он добавил: – Жалую тебя за храбрость чином подпоручика. Но лучше тебе не мосты взрывать, а стихи писать, вот хотя бы гимн наш новый, для империи Российской – «Боже, царя храни».
– Гимн? – растерянно переспросил Державин.
– Да, я даже первые строчки его сам написал, а ты теперь доделывай!
Петр по памяти пропел ему несколько первых строф бывшего императорского гимна. Почти в каждом фильме о Гражданской войне, где показывали пьяных офицеров в ресторанах и кабаках, обязательно звучал первый куплет «Боже, царя храни», исполняемый с пьяным надрывом по утерянному прошлому.
Да и сам Петр по пьяной лавочке иной раз его затягивал в общаге, плюя на жанр социалистического реализма и свое комсомольское настоящее. А пел он хорошо, на бис, недаром в свое время в хоровом пении участвовал. Правда, хор был церковный – на старости лет отец шибко невзлюбил советскую власть и вернулся к духовным казачьим истокам.
Однако на всех присутствующих стихотворное и музыкальное «творчество» Петра произвело потрясающее впечатление – мелодия и стихи задели их за живое.
Но вот бескрайнего удивления у них не было – к проявлявшимся у императора все новым талантам уже стали относиться поспокойнее. Да оно и лучше, все на веру брать и лишними сомнениями не мучиться, вопросами глупыми не задаваться и тем более не донимать, а то себе дороже будет. Как в фильме – не сметь перебивать царя!
Проходя мимо унылых пленных, а согнали около тысячи гвардейцев, он обратил внимание на одну побитую, но до боли знакомую морду, в изорванном семеновском мундире. По его знаку адъютанты тут же выволокли здоровенного малого, чем-то на Алехана смахивающего, только в габаритных размерах на чуток меньшего.
Петр зашел гвардейцу за широкую спину – так и есть, затылок прикладом хорошо поглажен, хоть окровавленной тряпкой перевязан, но сразу видно, чья тут работа, гордиться собой надо – такого бугая одним ударом завалить.
Петр обошел офицера и рявкнул:
– Как зовут?! Не Орлов ли?!
– Так точно, ваше императорское величество! Поручик Иван Орлов.
– Дурак ты, Ваня! И Алехан, братик твой, тоже дурак изрядный. И Вова с Федором. Кто так в рукопашном бою замахивается? Ведь удар никак изменить нельзя, если противник поднырнет под руку. А вы с братом меня именно так били, на силу свою надеясь. А я от ударов ваших легко и ушел – только Алехан мне кирасу с боку царапнул, а ты перевязь раскроил. Зато на твой затылок смотреть страшно – болит небось головка-то, хорошо я ее прикладом ружейным пригладил? Ну, что мне скажешь, Ванятка?
Орлов стоял изумленный, дар речи потерявший. Да и свита Петра в удивлении рты пораскрывала – в пылу схватки никто не уследил, какого матерого зверя император самолично завалил. А Петр продолжил словесное линчевание здоровяка.
– Ты ж меня и выше, и намного сильнее. Но завалил я тебя с одного удара. Где ж твоя мощь была? И Алехана с одного удара шпагой проткнул да с коня свалил. И братцев твоих, Вову и Федю, лично отдубасил так, что не налюбуешься!
Петр, хотя и говорил вполне добродушно, но не забывал, что перед ним враг. Но он также помнил о том, что эти братья вместе представляют собой немалую силу, которая может принести большую пользу России, но где-нибудь на Аляске, не ближе…
– Благодарен будь царю, дурашка, я тебя мог в спину штыком добить, но не стал, и Алексея, братца твоего, пожалел. Сейчас он дырку в теле зализывает в Кронштадте на излечении. А тебе скажу честно – сам бы еще раз набил морду за дурость твою, да только Заратустра не позволяет! Ладно, живите дальше. Я не Орлов, чтоб в спину бить, душить беспомощных и иудой, до денег жадным, прозябать. Братик твой, цалмейстер, – Петр припомнил должность Григория, заведующего финансами артиллерийского ведомства, – еще от меня получит по морде своей бесстыжей, отлуплю его, как сидорову козу! Запомни это…
После содержательного разговора с Иваном Орловым окрыленный Петр потребовал бумаги и чернил и, усевшись на стульчике, принялся с неистовым упорством писать на барабане, и так, что чернильные капли в стороны летели. Император так увлекся писаниной и не заметил, что со спины к нему тихо подошел Волков и застыл немым изваянием.
Кабинет-секретаря раздирало любопытство, и он осторожно стал поглядывать на барабан. Но с опаской – император настолько изменился после ночной беседы со своими великими предками, что стал совершенно другим, и попасть под его тяжелую руку Дмитрию Васильевичу совсем не улыбалось.
В армии и так столько разговоров шло о том, как его величество лично избил четверых братьев Орловых и поубивал несколько десятков гвардейцев, причем искрошил их обычной лопатой…
Но увиденное сразу поразило Волкова. Нет, «структура пехотной дивизии» с длинными колонками цифр штатного расписания не вызвала удивления у видавшего виды секретаря, его поразили рисунки и схемы. «Паровой двигатель в разрезе. Срочно вызвать Ползунова с Алтая». А рядом «Срочно нужно инициирующее ВВ» с понятной только фамилией – «Ломоносову. Изготовить гремучую ртуть для капсюлей. Это я знаю».
Однако в стороне имелась не менее интересная запись: «Устройство барабанной винтовки, схема по нагану. Вызвать немедленно Кулибина, пусть спусковой механизм делает, а не дурью мается».
Волков запомнил фамилии и тихо отошел, от греха – прерывать императора он не решился…
Петергоф
Это был конец. Стоило спешить в Дьяконово, чтобы на половине дороги встретить обезумевших от страха конногвардейцев, бегущих в панике, не разбирая дороги. Вспомнив их выкаченные глаза, перекошенные ужасом лица и широко раскрытые криком рты, Григорий Орлов сплюнул – настолько ему был противен в памяти их зрительный образ.
