– Именно.
– Может, и открыточку послать, типа «Мон шер, я тронута, но
не могу принять столь дорогого подарка»? Так, что ли? – Алинины глаза
сузились. – Ведь именно так делают благородные барышни из французских
романов прошлого века.
– Не передергивай, – проговорила мама, вставая к
плите. – Просто я хочу сказать, что когда мужчина за сорок таскается к
несовершеннолетней девушке с горой продуктов...
– То это не значит, что она обязана ему отдаваться за палку
колбасы, – повысив голос, закончила Алина.
– Дочь, ну ты же умная девушка...
– Именно поэтому я буду брать то, что мне дают. И требовать
еще. И вить из мужчин веревки! – воскликнула Алина. – Вот увидишь,
через год у меня будет все.
– Что – все?
– Все.
– Я тоже в твоем возрасте так думала, – отмахнулась
Галина. – Я тоже была умна и хороша собой. Но, как видишь, в свои пятьдесят
я по-прежнему не имею ничего, даже приличного пальто.
– А почему? – вскипела Алина, поняв намек. – Не
потому же, что всю себя отдала мне? Ты ведь именно об этом твердишь.
– А что, разве не так?
– Может, и так. Может, ты и отказывала себе во всем ради
моих занятий теннисом. Но, мама, тебе было достаточно только принять
предложение твоей же сестры, и в твоих жертвах не было бы необходимости.
– При чем тут Роза?
– А при том, что она несколько раз предлагала тебе помощь.
Звала тебя к себе на рынок, даже денег на раскрутку давала, да ты не взяла.
– Никогда барахольщицей не была и не буду! – выкрикнула
мать. – У меня уважаемая профессия, я медсестра, помогаю людям, не то что
мои родственнички-спекулянты. Даже знать их не хочу, ясно тебе?
– Ясно. Только с тех пор, как тетя Роза была у нас последний
раз, ты так и не сменила пальто, а она каждый год ходит в новых соболях. И
машины у нее три, и оба сына имеют по квартире. А знаешь, сколько у нее точек
на «Динамо»? Одиннадцать. И каждая за день приносит прибыль в сто раз больше
твоей месячной зарплаты.
Галина не нашлась, что сказать, просто молча бросила
половник и ушла в свою комнату. Там, улегшись на кровать, она стала вспоминать
день, когда решила завести ребеночка...
3
Зима выдалась на удивление холодная. Что ни день, то морозы
под тридцать, то вьюга, а то и вовсе буран. Однако в январское утро, когда
Галочка Азарова опаздывала на работу, погода стояла изумительная: морозная, но
без обжигающей стужи, безветренная, да еще солнечные лучи так искрили на поверхности
метровых сугробов, щедро наметенных за два месяца матушкой-зимой, что хотелось
зажмуриться.
В общем, природа располагала к прогулке и душевной неге, чем
Галочка не преминула воспользоваться. Она шла не спеша, погруженная в приятные
думы, и старалась не замечать, как стрелка наручных часов неумолимо подползает
к восьмерке. В конце концов, за семь лет работы она ни разу на службу не
опоздала, так что один разочек можно. Тем более – сегодня, когда не только
погода хороша, но и жизнь кажется радостной...
Хотя... Жизнь свою хорошей и радостной Галочка могла
посчитать разве что под впечатлением дивного утра, обычно же она казалась ей
скучной, даже беспросветной. И причина столь критического отношения к своему
бытию проста и понятна каждой женщине – одиночество. Да, Галя, несмотря на свои
тридцать два, не была замужем. К тому же с родителями и многочисленными
родственниками отношений не поддерживала – стыдилась. Их стыдилась. Пусть и не
бандиты, и не алкаши, но все, как один, спекулянты. Из поколения в поколение,
от отца к сыну передавались в клане Азаровых знания, как обдурить, облапошить,
«наварить», а в советское время – еще и как избежать ареста. И ее, Галочку,
тоже хотели к семейному бизнесу приобщить. Вот не посмела бы ослушаться
строгого отца, стояла бы сейчас на барахолке, как ее сестра Роза, и трясла бы
перед носами москвичей самопальными пуховыми платками, выдавая их за
оренбургские. А лет в восемнадцать просватали бы ее сыну друга, или брату
партнера, или приятелю родственника из родной Казани. И чтобы не смела
перечить! И на русских и прочих евреев смотреть не могла!
Вот поэтому Галя из дома и сбежала. Как только школу
окончила, так и подалась в медучилище. Закончила его, распределилась, потом к
хорошему доктору в медсестры попала, и теперь, в свои тридцать два, работает в
престижнейшем «Институте репродукции человека», ассистирует самому профессору
Гурьеву, имеет отдельную квартиру. Одного нет – семьи. И уж если совсем
откровенно – даже жениха не имеется. А коли начистоту, то и мужчины, от
которого можно бы было родить...
Именно это, а не отсутствие обручального кольца на пальце,
беспокоило Галочку в последнее время. Ведь как замечательно было бы, появись у
нее ребеночек. Хорошенький такой, щекастый. Желательно – мальчик. Но и девочка,
конечно, тоже ничего. Да и оба сразу нормально, хоть и тяжело. Особенно без
мужа...
Одной женщине вырастить ребенка нелегко. Да и ему самому без
отца не сладко в жизни будет. Это Галя понимала, и именно поэтому тянула с
решением завести потомство. Все ждала, когда достойный кандидат на роль супруга
объявится, но, видно, не судьба. Как ни привлекательна была медсестричка
Азарова, как ни женственна, а не везло ей в любви, хоть тресни. Попадались все
какие-то плохонькие: то скудоумные, то уж больно неказистые, от такого родишь –
потом извиняйся перед ребенком, что не нашла для него папашу с более достойным
набором генов…
Вот такая петрушка получалась. Вроде и тянуть с рождением
ребенка больше нельзя – возраст-то критический, а в то же время абы от кого
малыша тоже не хочется. От артиста бы от какого-нибудь – от Боярского,
например, или от Костолевского… Галя, кстати, одно время всерьез верила, что
такое возможно. Один год на все творческие встречи с известными, а главное,
привлекательными и нестарыми артистами ходила, надеясь, что кто-нибудь из них
ее заметит и пригласит если не под венец, то хотя бы к себе домой на «рюмку
чая». Но не заметили, не пригласили. Только один раз некто Стародубов,
гармонист-частушечник, на вечер которого она попала по ошибке, подмигнул ей со
сцены и расплылся в масляной улыбке.
Вот так у Галочки всю жизнь было: те, кому нравилась она,
были ей не нужны, а кто симпатичен – те не для нее. Например, профессор Гурьев,
с кем она столько лет проработала, и служебный роман с которым просто обязан
был завязаться хотя бы потому, что они по десять часов ежедневно мозолили друг
другу глаза, относится к ней только как к хорошему работнику, не замечая ее
стройных ножек и красивых карих глаз. Хотя, может, и к лучшему, а то вдруг
влюбилась бы она в низкорослого Гурьева, ребенка бы от него родила, и вырос бы
тот ребенок всего на метр с полуметровой кепочкой... Нет уж, Галочке нужен
мальчик рослый, статный, крепкий, без наследственной близорукости. И красивый.
Чтоб был всем на загляденье...
«Вот, например, таким», – подумала Галочка, увидев на
крыльце своего института щеголеватого парня в длинном пальто нараспашку. Парень
был высоченным (за метр девяносто), широкоплечим, круглолицым, щеки его
раскраснелись от мороза, от чего лицо казалось просто пышущим здоровьем. Завидев
Галочку, он улыбнулся, продемонстрировав ряд ровных белых зубов, и пробасил:
