– Алина, – раздался совсем рядом мамин голос, –
тебя к телефону.
Алина вздрогнула и молниеносно накрыла книгу подушкой.
– Что читаешь? – поинтересовалась Галя, которая,
оказывается, неслышно вошла в комнату, пока дочь размышляла о наболевшем.
– Так, – замялась Алина, – учебник один.
– Учебник? Зачем? Уж не в институт ли поступать
собралась? – радостно ахнула мама.
– Нет, мутер, это такой учебник... ну... который жизни учит.
– Дейл Карнеги, что ли?
– Ага, – быстро согласилась Алина, понятия не имевшая,
кто такой Карнеги. – Он, родимый.
– Вот и хорошо, доченька, его полезно почитать.
Алина смиренно покивала, втихаря вытащила дурацкую
«Камасутру», сунула ее под халат и только тогда спросила:
– А кто там звонит?
– Что? – Матушка, видимо, уже забыла, зачем зашла в
комнату дочери. – А-а, кто звонит?.. Снежаночка.
– Естественно, кому еще взбредет в голову трезвонить ни свет
ни заря, – пробубнила Алина, вылезая из постели.
Пока она нехотя брела в прихожую, мысли, до сего момента
занятые только Эдиком и скорой дефлорацией, метнулись в другом направлении.
Алине подумалось, что именно «добрую самаритянку» Снежану ей хотелось придушить
больше, чем всех остальных своих товарок. И почему, интересно? Ведь Ганина
искренне сочувствовала Алине, когда арийская корова обскакала ее в финале.
Только Снежана не таила злорадную улыбочку, говоря успокоительные слова, и
именно она была уверена, что Алина достойна победы. Может, как раз поэтому ее и
хотелось придушить? Ведь нельзя же быть такой безупречной…
– Алло, – пропела Алина в трубку, ничем не выдав своего
кровожадного желания.
– Привет, – послышался в ответ тихий голос
Снежаны. – Как дела?
– Замечательно, – отрапортовала Алина.
– Правда?
– Правда, – бодро ответила Азарова. В конце концов,
прошло уже три дня с того провального соревнования, и любая, даже самая
истеричная особа женского пола должна смириться с поражением. Алина, конечно,
не смирилась – она не могла так быстро принять свой провал, – просто не
собиралась плакаться этой сердобольной курице на свою жизнь. – Кстати, ты
чего звонишь так рано?
– Я хотела... ты прости, если я тебя разбудила... –
залепетала Снежана взволнованно – больше всего на свете она боялась кому-нибудь
доставить беспокойство.
– Не разбудила. Не дрейфь.
– Мы с тобой не встретимся на тренировке, вот я и решила
сейчас... Мы сегодня идем в кино. Не хочешь с нами?
Алина нахмурилась. Мы, значит… Ага-ага... Мы – это курица и
ее безлошадный паренек. Интересное кино получится. Два уродца, держащиеся за
руки, и Алина рядышком, вся такая увлеченная фильмом, не подглядывающая за
голубками, не мешающая лобзаниям в полутемном зале. Ха-ха-ха!
– Нет уж, спасибочки. Третий лишний. Я не пойду.
– Но ты нам не помешаешь...
– Ха! – гоготнула Алина. Она-то знала, что очень даже может
помешать. Например, увести у дурехи ее заморыша. Взять, да и вскружить голову
несчастному, бросившемуся на Снежанкины кости. А что, было бы интересно. И в
другой раз она обязательно так и сделает (из баловства и дабы не потерять
форму), но не сегодня. Сейчас не то у нее настроение.
– Чего смеешься? – удивилась Ганина.
– Просто так. Настроение хорошее.
– Ой как же здорово! – с энтузиазмом воскликнула
Снежана. – Значит, ты и вправду в порядке!
– Ну, а я что говорю...
Алине надоело болтать. Она вообще не была любительницей
телефонной трепотни, а уж тем более трепотни с представительницами женского
пола или, как она их называла, «однополчанками».
– Ладно, Алин, тогда до свидания.
– Пока, – отрезала Азарова и бросила трубку на рычаг.
Как же ей надоела эта Ганина! То звонит, то пишет записки,
то в гости зовет, то сама напрашивается. К матери в доверие втерлась – за две
недели всего! – и теперь Галя приятельницу дочери величает не иначе как
Снежаночкой. Алина уже сама была не рада, что набилась новенькой в подружки. Но
теперь уж ничего не попишешь. Как говорится, назвался груздем – полезай в
кузов. Алина назвалась, и приходится ей теперь выслушивать душещипательные
признания, охи да ахи. А еще на правах лучшей подружки присутствовать на
тренировках. Вот что самое отвратительное! Выслушать бред влюбленной девчонки –
еще куда ни шло, даже весело. Но наблюдать с довольной миной за блестящей игрой
потенциальной соперницы... Нет ничего мучительнее, чем это!
Алина вошла в комнату. Мама уже сидела в своем любимом
кресле и смотрела программу «Утро». Вид у нее был уставший и какой-то
потерянный. Глаза тусклые, волосы неприбранные, скорбная складка у рта. И не
скажешь, что она когда-то была красавицей. А ведь была! Алина видела
фотографии. На них мама лучезарно улыбалась, демонстрируя ровные мелкие зубки,
искрила черными глазами, показывала стройные ножки, демонстрировала ладную,
затянутую в кримплен фигуру. И была так свежа, непосредственна, весела,
задорна... Куда все делось? Ну свежесть – понятно, годы съели. Но веселость и
задор где? Где искорки в глазах, где кокетливые ямочки на щеках? Все ушло. И
искры, и ямочки. В наличии только варикоз, тромбоз, остеохондроз да непомерная
усталость.
Алина пристально посмотрела на мать. Н-да... Изменилась
матушка с тех благословенных семидесятых. Постарела, подурнела. Особенно сдала
в последнее время, когда ее из института попросили. Не помогли ни заслуги, ни
стаж, ни слезные матушкины просьбы – выперли, вышвырнули, как устаревшее
оборудование. А все гурьевская нимфетка. Влюбился профессор – вот
идиот-то! – на старости лет в молоденькую практикантку и женился на ней.
Да еще в замы к себе ее пристроил. А новобрачная, не будь дурой, живенько в
отделении свои порядки установила, да и повыкидывала старейших работников на
улицу, чтобы некому было ее за глаза выскочкой называть.
Так что теперь Галина Азарова работает медсестрой в районной
поликлинике, уколы делает, карточки заполняет, гроши от зарплаты до зарплаты
считает. Иногда ночным сторожем подрабатывает. Денег-то у них никогда в
достатке не было (в институте хорошо только доктора да взяточники получали), а
уж в последнее время и вовсе перевелись. Ладно хоть Эдик помогает, иначе Алина
бы в голодные обмороки падала – есть хлеб с маргарином или макароны с кубиком
«Магги», как ее родительница, она не могла и не хотела.
«Интересно, – подумала Алина, присаживаясь рядом с
матерью на подлокотники обтрепанного кресла, – а как живет мой отец? Так
же беден, как мы, или жирует подобно Эдику? Есть ли у него семья, дети? А вдруг
она, Алина, единственное чадо своего неизвестного папаши?» Сколько раз девушка
спрашивала у матери, кто ее отец, и ни разу не удостоилась правдивого ответа. В
детстве Галина пичкала девочку сказками о том, что папочка строит то ли дороги,
то ли мосты, и построит их, как только ей исполнится десять. Потом, когда
десять исполнилось, и на мякине Алину провести уже трудно было, Галя придумала,
что ее отец – женатый посол дружественной Польши. Женатый – чтобы объяснить
дочке, почему мужчина ее под венец не повел, а польский посол – чтобы ребенок
не бросился его разыскивать. Еще через три года, когда взросление Алины
ознаменовалось «месячными», мама вывалила на нее новую «правду» – в санатории
города Сочи она полюбила летчика, закрутила с ними бурный трехнедельный роман,
после чего родила доченьку. На той истории Галина остановилась. Ее Алина и
приняла за правду. Что ж, все ясно. Маманя перезревала в девках, кисла и
томилась от скуки, а тут еще чертовы играющие гормоны, низменные инстинкты, не
дающие покоя эротические сны... Что еще оставалось делать одинокой медсестре
Галине Азаровой? Естественно, ехать в Сочи.
