– До зимы хотел. А потом на Север перебраться, к корешу. Тот
в декабре откидывается.
Слышать блатные слова от милой и вовсе не такой странной,
как на первый взгляд показалось, старушки было забавно, и Алина едва сдержала
улыбку. А Мария Геннадьевна, уставшая, видимо, держать все в себе, никак не
могла выговориться:
– Света, как вернулась из деревни, сразу хотела на работу
вернуться, чтоб деньги не терять, Димке ведь они нужны, но пришлось с Лешкой по
больницам побегать – простыл он, и я тогда хворала. Дочка хотела часы продать,
но Дима не разрешил. А больше нечего было... – Тут женщина беспомощно
моргнула. – Только браслет этот. Но он вот... – Старушка потрясла
браслетом. – И что ж получается? Деньги были нужны дозарезу, а Света
золотую ерундовину хранила... Почему? Я думала, ее совесть замучила, и она
решила украденную вещь вернуть, но раз вещь не ваша...
– Возможно, эта, как вы выразились, ерундовина была ей
дорога как память?
– Часы, значит, мужем подаренные, не жалко было, а браслет,
невесть откуда взявшийся...
Тут гостья замолчала. Будто словом подавилась. Алина
обеспокоенно спросила:
– Вам нехорошо?
– Подожди, дай подумаю, – отмахнулась от нее Мария
Геннадьевна. И спустя несколько секунд выдала: – Любовника Светка завела!
Точно, точно...
– С чего вы взяли?
– Я три недели назад, еще до того, как Дима сбежал с зоны,
заметила: что-то с дочкой моей неладно. Всегда угрюмая была, а тут улыбается,
причем не окружающим, а своим мыслям. Губы красить начала. Шарфик шифоновый,
красивый такой, индийский, но яркий очень, не носила, а тут вытащила и на шею
повязала. И задерживаться стала. Ненамного, но позже на час-полтора домой
возвращалась. Говорила, хозяйка просила ее дожидаться... А ведь вы не просили?
– Нет.
– Тогда и браслет у нее появился. А еще... еще... –
Старушка засмущалась.
– Мария Геннадьевна, вы говорите, не стесняйтесь, я пойму...
– В общем, белье срамное у Светки появилось.
– Это как – срамное?
– Все прозрачное и малюсенькое-малюсенькое... Трусы из двух
шнурков да лоскутка состоят. А лифчик ничегошеньки не закрывает, грудь из него
так и выпрыгивает. И ладно бы беленькое было, это еще куда ни шло, так ведь
алое, с блестками... В наше время в таком даже падшая женщина постеснялась бы
ходить.
Алина, естественно, прекрасно помнила «срамной» комплект. На
ее взгляд, он тоже был чересчур вульгарным. Но не из-за цвета и фасона, а из-за
явной дешевизны. Дорогое кружево и атлас, по ее мнению, всегда смотрятся
благородно, а вот ацетат, да еще украшенный голографическими блестками…
– Его ей тоже подарили, как вы считаете? – спросила у
старушки Алина. Но про себя подумала, что ни один уважающий себя мужчина не
преподнес бы такое белье любовнице.
– Сама купила. В палатке у метро. У меня там продавщица
знакомая, она и сказала... А вечером прихожу домой, смотрю – Светка у зеркала
крутится в этом безобразии. И довольная такая, будто на ней мантия королевская!
Ну, я ее давай ругать. Сними, говорю, и не позорься. Она сняла, но на меня
накричала. Ничего, мол, я не понимаю. «Сейчас так все женщины ходят, одна я,
как старуха, в хлопковых плавках», – вот как сказала.
– То есть до того Светлана носила скромное белье?
– Конечно. И не потому, что я ее заставляла. Она сама
говорила: главное, чтоб удобно и носилось долго. Ее, помнится, еще подружка –
была у нее одна, пока в другой город не переехала, – ругала, говорила, что
надо белье красивое иметь. А Света отвечала, что показывать его все равно
некому. У нее ведь никого, кроме Димы, не было в жизни. Он ее первым мужчиной
стал и был все годы единственным.
– Почему вы так уверены?
– Не пьющая она у меня была. Совсем. Плохо алкоголь
переносила. Но дважды я ее хмельной видела. Первый раз, когда Димку на пять лет
посадили, а второй – год назад, после проводов той самой подружки, Маринки.
Маринка-то тяпнуть любила, ну и упоила мою. А у Светы, когда она под мухой
оказывалась, можно было что угодно выпытать. Вот говорят, что у трезвого на
уме, то у пьяного на языке, – так это точно про дочку мою. Все свои секреты
мне выболтала в первый раз. О том, что спали они с Димкой еще до свадьбы, ну и
так далее. И когда она во второй нарезалась, я прямо спросила: путалась с
чужими мужиками? А она ответила, что Дима первый и единственный. –
Старушка тяжко вздохнула. – Уж не знаю, до последнего ли ее дня так
оставалось или все же согрешила с тем, кто ей браслетку подарил... Хотя если и
да, я ее не виню. Сколько ж терпеть-то можно?
– А вы обо всем этом милиции рассказывали? Я имею в виду, ее
тайный роман?
– Они не спрашивали ничего такого. Но если б спросили,
наверное, смолчала бы. Я ведь ни в чем не уверена... Вдруг напридумывала я себе
все, дура старая? Не хочу зазря память дочкину марать.
– Что ж, понимаю, – кивнула Алина.
Но на самом деле она не понимала старуху. В расследовании
важны любые детали, и каждая мелочь может пригодиться, став зацепкой. Но
переубеждать Марию Геннадьевну Алина не стала. Сразу видно – дело напрасное.
Поэтому решила получить от нее как можно больше информации и распорядиться ею по
своему усмотрению.
– А скажите, Мария Геннадьевна, кто мог ее любовником быть?
– Откуда ж мне знать?
– Может, у нее какой-нибудь очень давний, еще школьный,
поклонник был, который вдруг объявился? Или коллега бывший? А может, сосед
какой зачастил в гости?
Мария Геннадьевна погрузилась в раздумья. Алина не мешала ей
вспоминать, но по прошествии минуты старушка выдала неутешительное:
– Нет, никого не было. Ни одноклассников, ни коллег, ни
соседей. Никому до нас дела нет... Ни раньше, ни теперь!
Старушка еще не начала шмыгать носом, только глаза стали
наливаться слезами, а внук уже почувствовал ее настроение и занервничал. Мария
Геннадьевна попыталась успокоить его привычным ласковым жестом, но это не
помогло. Леша раскачивался все сильнее и сильнее, стукаясь спиной о диван, и
звук глухих ударов перемежался с писком, издаваемым мальчиком.
– Может, ему водички дать? – испугалась Алина. Ей
всегда было жутко, когда в ее присутствии у кого-то случался приступ болезни.
Пару раз она наблюдала эпилептические припадки, и потом долго не могла забыть
того ужаса, который охватывал ее при виде катающегося по полу человека.
– Не надо ничего, пойдем мы.
– Подождите минутку!
– Нам на улицу, на улицу надо... Он там успокоится.
– Тогда идите, но подождите меня у подъезда. Я вам деньги
вынесу.
Старушка кивнула и, схватив внука в охапку, вывалилась
вместе с ним за дверь.
Алина сразу побежала в комнату, чтобы взять кошелек, достать
из него всю наличность. Рублями оказалось всего десять тысяч, и она опустошила
отделение с валютой. Сунув деньги в карман, быстро обулась, накинула плащ и
спустилась на лифте вниз.
