41
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
— Ты совсем юный, Уильям. Сколько тебе лет? Шестнадцать? Семнадцать? — спросил Роберт.
— Девятнадцать, милорд. Я выгляжу младше своих лет.
— А моя сестра умерла пять лет назад. Получается, когда она писала это письмо, тебе было четырнадцать или пятнадцать?
— Пятнадцать, милорд.
— Слишком молод был, чтобы произвести такое впечатление. Честный, смелый, умеешь считать и читать. Скажи мне, Уильям, как ты оказался так далеко от дома и в таких плачевных обстоятельствах?
— Я служил в Лесном Дозоре, милорд. После того, как королева Роуана была убита и командир Дозора повел нас против графа Ренара, который отнял жизнь вашей сестры, я имею в виду королеву Роуану, я воевал в Высокогорье. Но в Анкрате у меня семья, и когда возмездие настигло графа Ренара, я пошел скитаться по дорогам, так, чтобы все думали, что я погиб в битве за Логово. Иначе угроза наказания для моих родственников вынудила бы меня вернуться и сдаться королю Олидану. Я наконец добрался сюда, милорд, в надежде продолжать служить семье королевы Роуаны.
— Просто сказка, которую нужно рассказывать на одном дыхании, — сказал Роберт.
Я ничего не ответил на это — смотрел, как колышется тень апельсинового дерева.
— И ты сражался бок о бок с моим племянником Йоргом? — спросил Роберт. — Ты в бою получил такую рану? — Он тронул рукой щеку.
— Нет, я не сражался бок о бок с вашим племянником, милорд. Но я был с ним на одном поле битвы. Он не знает моего имени и лица, — ответил я. — А этот шрам у меня появился недавно. Во время моих путешествий.
— Вероятно, именно об этой честности писала Роуана. Многие на твоем месте, рассчитывая на мою особую благосклонность и щедрость, рассказали бы, как они сражались по левую руку от Йорга. — Роберт улыбнулся. Он погладил небольшую бородку клинышком. — Умеешь мечом пользоваться? — спросил он. На нем была простая свободная рубаха, открывавшая мускулистую грудь и руки, покрытые загаром. Можно было предположить, что на лошадях скакал он лучше, чем владел мечом, хотя его рука и с клинком была знакома.
— Могу.
— И читаешь. И пишешь?
— Да.
— Много у тебя талантов, — заметил Роберт. — Я поговорю с лордом Йостом, возможно, нам нужен стражник внутреннего двора. Это будет хорошим началом. Я должен представить тебя Каласади, он любит общаться с теми, кто хорошо разбирается в цифрах. — Роберт улыбнулся, словно удачно пошутил.
— Не знаю, как и благодарить вас, лорд Роберт, — сказал я.
— Не меня надо благодарить, Уильям, а мою сестру. И постарайся доказать, что она в тебе не ошиблась. — Сквозь листву апельсинового дерева он посмотрел на ярко-синее небо. — Отведите его к капитану Ортензу, — сказал лорд Роберт, и стражники повели меня.
Ночь я провел вместе со стражниками в кордегардии, находившейся в западной башне. Капитан Ортенз, чью лысую голову покрывало такое количество шрамов, что непонятно было, как они все там уместились, ворчал и чертыхался, но приказал принести из цейхгауза кольчугу и накидку, затем послал за портным, чтобы он подогнал на меня форму стражника в синих тонах дома Морроу. Также мне выдали меч, облегченный и более длинный по сравнению с боевым, из той же кузницы, что у всех остальных стражников, вероятно, предполагалось, что он своими достоинствами значительно превосходил тот, что лежал в моих грязных заскорузлых ножнах, и, конечно, был более изящным. Таким образом, я был полностью экипирован.
Стражники годами постарше, разумеется, выразили сомнение в моих способностях искусно владеть мечом, заподозрили, что я буду скучать по своей мамочке, и поспорили, сколько времени пройдет, прежде чем капитан вышвырнет меня за ворота. Ко всему прочему, узнав, что я иностранец, они выразили низкое мнение о северных королевствах вообще и об Анкрате в особенности. Похоже, Анкрат они сильно не любили с тех самых пор, когда их принцесса Роуана была там подло убита. Я признался, что скучаю по своей матери, но из-за этого не убегу домой. Затем я признался, что я родом из Анкрата, но из тех его граждан, которые дрались у ворот человека, убившего королеву, и видел, как он заплатил жизнью за это преступление. А сомневающимся в моих боевых навыках я предложил тут же их проверить.
В ту ночь я спал хорошо.
В доме Морроу просыпаются рано, еще до рассвета, чтобы успеть выполнить работы до того, как лето кончится, и благоразумный человек отступит в уменьшающиеся тени. Утром я вместе с четырьмя недавно набранными рекрутами оказался на учебном дворе. После завтрака капитан Ортенз лично пришел посмотреть на нас, пока мы под руководством сержанта упражнялись на деревянных мечах.
Я сдержал порыв устроить представление и ограничился демонстрацией своих основных навыков. Но опытный глаз не обманешь, и я подозревал, что капитан Ортенз покинул учебный двор с более высоким мнением об Уильяме по сравнению с тем, с каким он туда пришел.
Через пару часов стало жарко для работы с мечом, и сержант Маттус отправил нас выполнять другие обязанности, предписанные стражникам. Я всегда считал обязанности стражников, как в Логове, так и в Высоком Замке, скучными и утомительными. Но насколько это соответствует истине я узнал только тогда, когда сам полдня побыл в шкуре стражника. Мне пришлось стоять у Мрачных ворот — железной двери, которая вела на большой балкон, где знатные дамы выращивали шалфей, миниатюрные лимонные деревья и различные цветущие растения, которые отцвели несколько месяцев назад, и теперь зрели семена. Если какой-нибудь незваный гость вздумал бы здесь пройти, я должен был этому воспрепятствовать. Но попасть на балкон можно было единственным способом — свалиться с облака. В случае если какая-нибудь дама пожелала бы посетить сад, я был уполномочен открыть замок двери и пропустить леди внутрь, а после ее ухода вновь закрыть дверь на замок. Мне скучно уже оттого, что я пишу об этом. Итак, я стоял у железных дверей три часа. Новая форма кололась и вызывала зуд, и за эти три часа я не увидел ни единого человека, никто не прошел даже по примыкавшему коридору. В полдень меня сменил один из рекрутов, с которым мы вместе упражнялись утром, и я, испытывая настоящее облегчение, отправился искать столовую для стражников.
— Задержитесь на минуту, юноша.
Я остановился, не дойдя до дверей столовой меньше ярда, и мой живот протестующе заурчал. Я медленно повернулся.
— Мне сказали, что вы умеете считать. — Мужчина вышел из тени сиреневого куста, росшего у самой стены внутреннего двора.
Марокканец темнее тени, завернутый в черный бурнус так, что были видны только его лицо и руки красновато-коричневого цвета.
— Надеюсь, что умею, — ответил я.
Марокканец улыбнулся, обнажая черные зубы, — очевидно, красил их какой-то краской, от их вида мне сделалось жутковато.
— Я Каласади.
— Уильям, — ответил я.
Марокканец выгнул бровь.
