— Вы догадываетесь, почему мы вас сюда пригласили? — осведомился чиновник ровным, обычным, ничем не запоминающимся голосом.
— Не имею ни малейшего представления, — почти честно ответила я, изобразив при этом на лице всю гражданскую сознательность, на какую была способна.
— Надо же, — без малейшего удивления в голосе произнёс он, заглядывая в какие-то бумаги.
Я молча ждала, изображая скромную почтительность. В своё время Люк тщательно проинструктировал меня на предмет того, как следует себя вести на подобных беседах. На всякий случай. Вот и пригодилось.
— Вы являетесь автором статей о странствующих артистах, менестрелях, восточных шаманах, коллекционерах оружия и продажных женщинах? — спросил он тоном прокурора, перечисляющего грехи обвиняемого на Страшном суде.
— Совершенно верно, — скромно кивнула я и многозначительно добавила: — а также автором биографии господина графа Торнсайдского и отчёта о нововведённом налоге.
— Я в курсе, — кивнул чиновник, не особенно впечатлённый. — Что вы можете сообщить о своих коллегах по работе?
— О моих коллегах? — Я изобразила нескрываемое изумление. — А разве о них можно сообщить что-нибудь, для вас интересное?
Чиновник оторвался от бумаг и пристально посмотрел мне в глаза.
— Вот именно это мы и хотим от вас узнать.
Я огорчённо развела руками.
— Боюсь, что не могу вам рассказать ровным счётом ничего достойного внимания.
— То есть вы утверждаете, что все ваши сотрудники — люди благонадёжные?
— Бесспорно.
Нашёл тоже стукача.
— Даже Лукас Гринн?
Чиновник поправил съезжающие с носа очки.
— А что не так с Лукасом Гринном?
— Я полагал, именно вы нам об этом и расскажете. Он когда-нибудь высказывал недовольство властями? Подбивал своих читателей к бунту? Распространял ложную информацию о вышестоящих?
— Всю информацию, которую он распространял в недельнике, вы можете прочитать в любой момент, — заметила я.
И вне всяких сомнений давно это сделали. И не нашли там ничего, к чему можно было бы всерьёз прицепиться, иначе не беседовали бы сейчас со мной, а Люк давно уже прохлаждался бы в застенках Стонрида.
— И вы не можете сообщить нам ничего сверх этого?
— Я — всего лишь коллега и сотрудница Лукаса. Мы не являемся близкими друзьями, так что он не стал бы доверять мне какие бы то ни было секреты, даже если бы они у него были.
— Неужели? А у нас как раз совсем другая информация.
— Ваша информация ошибочна. И Лукас, и я — люди общительные, таковы издержки нашей профессии, но не более того. Я не знаю о нём ничего такого, что не было бы известно всем шапочным знакомым.
— Ну хорошо. Может быть, вы знаете что-то о других своих коллегах?
— Вы имеете в виду что-нибудь дурное?
— Можно сказать и так.
— Знаю, — подалась вперёд я. — О нашем главном кураторе, Фредерике Миллере.
— Так-так.
Чиновник обмакнул перо в чернильницу и приготовился записывать.
— По правде сказать, он порядочный мерзавец.
— Объясните, пожалуйста, в чём это проявляется.
— Он… — Я огляделась, проверяя, что больше нас никто не услышит. — Он отказался повысить мне жалованье!
— И это всё? — Чиновник был сильно разочарован.
— Целых два раза отказался! — воскликнула я, пытаясь добавить своему аргументу весомости.
Чиновник вздохнул. Не от грусти, не от разочарования, не от усталости. А потому, что так было запланировано. Вздох как выражение немого упрёка.
— Итак, я вижу, вы не желаете с нами сотрудничать, — бесстрастно констатировал он.
— Отчего же? Я искренне отвечаю на все ваши вопросы.
— Хорошо. В таком случае вот ещё несколько. Это правда, что вы намереваетесь взять интервью у Его Величества короля Рауля Первого Истлендского?
Я внутренне напряглась. Интересно, и кто же снабдил их этой информацией? Впрочем, то, о чём знала вся редакция, навряд ли можно было назвать секретом. Ещё недавно я не видела в этой информации ничего для себя опасного, но в свете нынешней обстановки в графстве… Не думаю, что сам Рауль стал бы расправляться с газетчицей только из-за того, что она возжелала взять у него интервью. Но кто же ему расскажет? Всё решится здесь, так сказать, на местах…
— А что в этом такого? — осведомилась я, не видя смысла отрицать очевидное. — Я хотела написать краткую биографию Его Величества. В этом нет ничего предосудительного. Господин граф, например, против подобной статьи не возражал, и даже остался доволен результатом. А если бы король не захотел давать интервью, значит, я уехала бы ни с чем. Только и всего.
— Допустим, — кивнул чиновник. — А как насчёт вашей статьи о грабителях?
— А что насчёт неё? — нахмурилась я.
— Откуда у вас подобные познания?
— Это часть моей работы.
— Какой именно работы?
— Работы газетчицы.
— А мне кажется, что быть газетчицей недостаточно для того, чтобы так подробно разбираться в предмете.
— Что вы хотите этим сказать?
— А я уже всё сказал. Только вор может настолько хорошо знать подноготную других воров.
— Ничего подобного.
— Это всё, что вы можете сказать в своё оправдание?
— Не понимаю, в чём я должна оправдываться.
Я начинала нервничать. У чиновника был слишком уверенный тон, и некоторые мелкие штрихи в его поведении указывали на то, что именно сейчас мы подошли к тому моменту, ради которого и затевался весь разговор. Похоже, я ошибалась, думая, что меня вызвали сюда в качестве информатора. Главная цель заключалась в другом.
— Из вашей статьи очевидно, что вы самолично участвовали в грабежах, причём неоднократно, — жёстко произнёс чиновник. — Стало быть, речь идёт не об одном случайном инциденте, а о целой серии преступлений. В правовом графстве мы не можем закрыть глаза на столь неуважительное отношение к закону, равно как и на ущерб, нанесённый нашим гражданам вами и вашими сообщниками.
— Какими ещё сообщниками? — воскликнула я, отлично осознавая, что самообладание мне всё-таки изменило.
— Профессиональным грабителям, тем самым, о которых вы написали статью.
— Это вовсе не означает, что я сама являюсь профессиональным грабителем!
— Разумеется, нет. Вы — только сообщница. Поэтому назначаемое вам наказание будет достаточно лёгким.
— Какое наказание?
Я сжала зубы и сделала глубокий вдох. Уж лучше выслушать приговор сразу. Они явно всё решили ещё до того, как вызвали меня сюда, так что изменить всё равно ничего не получится. Чиновник сам сказал, что наказание будет лёгким. Вернее всего дело ограничится несколькими сутками в КПЗ. Ладно, ничего, где наша не пропадала. Для газетчика это даже своего рода повод для гордости. Проверка на прочность. Интересно, они хотя бы дадут мне возможность вернуться домой и собрать кое-какие вещи? Или отправят в камеру прямо отсюда?
