— Похоже, переломы этот твой лекарь любит больше, чем своих пациентов, — заметила Мири.
— А ты можешь назвать хоть кого-нибудь, кто испытывал бы симпатию к Майлзу? — поинтересовался в ответ Люк.
— Я могу, — мрачно сказала я. — Алан Рейвен.
— Вот в этом-то и проблема, — подтвердил Люк.
— Из-за чего Кентон повздорил с Майлзом? — продолжила допрос я.
Люк поморщился.
— Всех деталей не знаю, да, признаться, и не хочу, слишком мерзко. Есть одно семейство торговцев, они у Алисдейра вроде как под покровительством.
Я кивнула. В этом не было ничего необычного: та или иная семья торговцев или ремесленников вполне могла находится под покровительством какого-нибудь дворянина.
— Ну, в общем, не знаю, с чего это всё началось, — продолжал Люк, — но на днях громилы Майлза ворвались к ним в дом. Хозяина избили, а его жену и дочь увезли к барону. Он надругался над обеими, а потом, когда наигрался, отправил их обратно. Дочка полезла в петлю. В общем, Алисдейр, когда узнал, пришёл в ярость.
— Я могу его понять, — заметила Мири.
— Стоп-стоп-стоп, — замахала руками я. — Будь Майлз хоть тысячу раз бароном, это серьёзное преступление, за такое вешают на площади независимо от социального положения и заслуг перед королевством. Кентон, при всей своей вспыльчивости, не идиот. Почему он не пошёл в суд? Он — дворянин, его показания не смогли бы проигнорировать.
— А кто тебе сказал, что он не пошёл? — откликнулся Люк. — Именно так он первым делом и поступил. А там ему уже популярно объяснили, что лучшего друга и протеже Рейвена никто и пальцем трогать не собирается. И ни перед каким судом, кроме Страшного, он не предстанет, да и там может сработать какая-нибудь протекция. Вот после этого Алисдейр отправился беседовать с Майлзом лично. Исход этой беседы вам уже известен.
— А дальше?
— А дальше Майлз побежал жаловаться к папочке. А тот уже отправил к дому Алисдейра целый отряд. Кентона силой приволокли на площадь и запихнули в колодки. Барон, с точки зрения графа, — личность неприкосновенная.
— На сколько часов его приговорили? — спросила я.
— Представления не имею. Не уверен, что цифра вообще прозвучала.
— То есть сейчас он на площади?
— Да.
— Эй, Абигайль, ты куда? — нахмурился Брендан.
— У меня возникло непреодолимое желание сыграть в карты, — хмуро ответила я.
Думаю, мой ответ правильно поняли все, кроме самого Брендана.
На то, чтобы дойти до площади быстрым шагом, потребовалось меньше десяти минут, и около половины пятого я уже была на месте. Было по-прежнему по-дневному светло, как и обычно в такой час в это время года.
Кентона я увидела сразу, но зрелище это, должна признать, не доставило мне ни капли радости. Одежда Алисдейра была измята и разорвана в нескольких местах, на лице темнела струйка запекшейся крови, сбежавшей из рассечённой губы. Шея и руки были просунуты в специальные прорези в деревянных колодках, крепившихся к позорному столбу. При этом для того, чтобы сделать наказание более мучительным, колодки крепились сравнительно низко, чтобы приговорённый, если не был совсем уж маленького роста, был вынужден стоять, согнувшись в три погибели.
Я сглотнула. Моё собственное наказание, из-за которого я не так давно была готова чуть ли не бежать из графства, казалось сейчас детским лепетом. Сделав глубокий вдох, а затем резко выдохнув воздух, я направилась к столбу с жизнерадостной улыбкой на лице.
— Извини, в карты с тобой сыграть не смогу — руки заняты, — первым заявил Кентон, помахивая в знак подтверждения торчащими из колодок кистями.
Выглядел он устало, но держался хорошо. Надо сказать, намного лучше, чем я в своё время. Впрочем, на то они и аристократы: их чуть ли не с рождения учат держаться при любых обстоятельствах. Чувство собственного достоинства — в первую очередь, все остальные эмоции — даже не во вторую, а в третью. Однако тем большим испытанием на прочность должно было явиться подобное наказание…
— Я и не думала играть с тобой в карты, — многообещающе возразила я. — Я собираюсь использовать тебя совершенно по-другому.
— Только не говори, что собираешься взять у меня интервью, — простонал он. — Всё, что угодно, но только не это. Можешь даже надо мной надругаться.
— Надругаться над тобой я всегда успею, — возразила я. — У меня есть совершенно другая идея. Видишь ли, когда я работаю над статьями, мне бывает нужно зачитывать кому-то вслух свои черновики. Но никто почему-то не хочет слушать, все в ужасе разбегаются. А ты ведь сейчас разбежаться не сможешь. Вот и будешь моим слушателем.
Я самодовольно потёрла руки.
— Абигайль, откуда в тебе столько садизма? — поморщился он. — Я ведь даже уши заткнуть не смогу.
— На это-то весь и расчёт, — радостно сообщила я.
В процессе разговора я извлекла из сумки флягу с водой и шагнула к Кентону поближе.
— Не положено, — тут же заявил стражник, до сих пор в разговор не встревавший и только не без интереса следивший за его ходом.
Ещё бы ему не следить, ведь волей-неволей он был бы вынужден стать вторым слушателем моих гипотетических черновиков.
Я молча извлекла из кармана серебряную монету и молча же сунула её в привычно подставленную ладонь.
— Пойду прослежу, чем там ребятня голубей кормит, — деловито произнёс стражник. — А то некоторые так и норовят вместо хлеба камушков подкинуть.
— Очень благородное занятие, — похвалила я, поднося ко рту Кентона флягу и наклоняя её под соответствующим углом.
Он сделал несколько жадных глотков. Затем я налила немного воды на платок и принялась аккуратно вытирать с лица запекшуюся кровь.
— Тебе совершенно необязательно со мной возиться, — заметил он, прикрывая глаза.
— Не надейся от меня отделаться. Я не собираюсь так легко выпускать из рук безвольного слушателя.
— Я всегда знал, что от тебя следует ожидать всего самого худшего.
— На сколько тебя сюда поставили?
— Понятия не имею. Они не сочли нужным сообщить.
— Как давно ты уже здесь?
— Час или полтора. Кстати, откуда ты узнала?
— У меня свои источники информации. Хоть и нет своих людей в охранном отделении.
Я задумалась. Раз час или полтора, значит, вернее всего половина наказания уже позади. В колодки надолго не заключали, как правило, часа на два-три. Максимальный срок, о каком мне доводилось слышать, — это шесть часов, но то был беспрецедентный случай. Человека потом в буквальном смысле слова унесли с площади: держаться на ногах он не мог.
Между тем стражник поспешно возвратился к столбу и оттолкнул меня себе за спину. В чём дело? Я огляделась, как раз вовремя, чтобы заметить, как со стороны центральной улицы на площадь вышел добрый десяток людей. Впереди шагали Рейвен с Майлзом, за ними — многочисленные телохранители. Правая рука у барона безвольно висела на перевязи. Радуясь предусмотрительности стражника, я до времени отступила в тень.
