– Батюшка, – Ариша поднялся, как всегда, как привык, но разом поймал на себе взгляд Грини, смешался и почти упал обратно на стул.
У Грини лицо успело сделаться прежним – пустым, исхудавшим и злым.
– Как живётся, сынки? Как кормят? В войске когда – кормёжка это первое дело. Артельщики завсегда воруют, это уж как повелось, но нельзя, чтобы совсем уж борзел бы, чтобы мясо б из котлов удочкой вылавливал. Был у нас в роте один такой… пока не вздёрнули за лихие дела.
– Ты зачем тут? – процедил наконец Гриня. – Чего явился? Мы тебя просили?
Лемех усмехнулся, поймал взгляд сына – растерянный и оттого ещё более ожесточённый.
– Вежество уже забыл всё, да, сынок, как из родного дома ушёл?
– Мой дом теперь – Лес! – выкрикнул Гриня, вскочил, сжав кулаки. – Борозда… я её люблю… она просила… только заради неё… я тебя тут и терплю!
– А ты не терпи, – посоветовал Лемех, откидываясь на спину и выуживая из заплечного мешка короткую трубочку, которую не разжигал уже многомного дней. – Давай, не терпи. Что хотел, то и сделай.
Ариша беспокойно шевельнулся.
– Гринь, ты, того, значит…
– Что хотел? Что хотел сделай? – зашипел Гриня, вновь подскакивая. – Сказать тебе хотел – убирайся! Ты мне не отец!
Лемех пожал плечами.
– Отцом я тебе всегда буду, сыне. Сколько б ты ни отрекался.
– Лес мне отец! И мать! И… и жена!
– Бедный, – покачал Лемех головой. – Детей тоже с лесом заводить станешь?
– С кем захочу! Не твоё это, не твоё, и всё! Говори, что хотел, и выметайся! Ты никто тут, понял? Никто!
Движение Лемеха было обманчивомягким и столько же обманчиво медленным. Вроде бы ничего особенного и не сделал хуторянин, а Гриня вдруг оказался на полу после звонкой оплеухи.
– Говорят, ухо у мальчишек у них на заднице, – спокойно сказал Лемех. – Но бывает, что и на своём месте, только прочистить порой полезно бывает. Ну, как дымоход засорившийся пробивают.
– Ббатюшка, – Ариша нагнулся к брату. – Прости уж ты его, не знает сам, что говорит…
– Он уже всё сказал, – Лемех оставался спокоен, невозмутим, словно вновь оказавшись в строю «Весельчаков» перед очередным делом. – А ты? С ним согласен?
– Ннет, – промямлил Ариша. Сильные руки вцепились в край столешницы. – Не согласен, батюшка. Только… только здесь и впрямь лучше. Дух захватывает! Ниггурул, чудовище спящее… и мы, Стражи во тьме, хранители… защитники… Батя, ты сам с нами быть должен!
– Это я уже слышал. А вот теперь вы сами послушайте, – и он не торопясь, подробно принялся рассказывать про Зарёнку. Щеки Ариши залило румянцем.
– Так вот и стоит теперь, – закончил Лемех. – Не человек, не эльф, не дерево – неведома зверушка.
– Она сторожит чудовище, – голос Грини задрожал от слёз. – Она хранит всех, она и другие, подобные ей. Не тебе её судить! – он оскалился, словно волчонок.
– Ещё затрещины захотел? – беззлобно осведомился Лемех.
– Нет судьбы выше! – заверещал Гриня придавленным котёнком. – Нет судьбы выше – других хранить! Других защищать! А ты, ты – только другими прикрываться и можешь!
– Выкричался, сын?
– Нет! Нет! И не выкричусь! Ты, ты, ты меня хотел лишить… хотел, чтобы я остался… чтобы как закуп, как холоп закупной на тебя б работал!.. – Гриня захлебнулся криком.
Ариша насупился.
– Брат, ну что говоришьто? Я в Лес пошёл, потому что жизни хочу настоящей, скучно мне на хуторето. А батя нас не обижал, не ври уж.
Гриня только истерически всхлипнул.
– Что ж ты всё рыдаешьто, сын? Чего боишься? – Лемех в упор глядел на младшего. – Мы в эльфийских владениях. За дверью – твоя разлюбезная Борозда. Правда, с женихом, но это, я так понимаю, тебя не смущает. Что я тебе сделаю?
– Уже сделал! – выкрикнул Гриня. Левое ухо его горело.
– Непочтительно с отцом говорить не моги, – отрезал Лемех. – Ничего тебе не содеялось от отцовой науки. Чай, не покалечил. А вот ты сидишь как на иголках. Дерзишь, грубишь – чего сказатьто хочешь? Чтобы я шёл, значит, своей дорогой – так я это уже слышал. Что Борозду любишь – тоже слыхал. Что она тебе пообещалато? Что обнимет и приголубит, а жених, мол, побоку, потому что у тебя «сила» имеется?
Гриня покраснел так, словно его сунули в кузнечный горн и как следует раскалили перед тем, как уложить на наковальню и начать охаживать молотами.
– Вишь, угадал я, значит. Нужно эльфам от тебя чтото – и они собственные брачные клятвы забудут. И как станут тебе данное обещание держать – поистине не знаю, Гриня. Не знаю.
Пунцовый сын не отвечал.
– А ты, Ариша? Ну ладно, скучен тебе хутор, зачем сюдато? Я на народишко местный, который из Стражи, хоть и мельком поглядел, а до сих пор тошно. В нашей роте таких бы после первого дня вышибли. Или держали б в лагерных рабах. Ты таких в друзьятоварищи хочешь?
Старший сын пожал плечами.
– Прости, батюшка, но в Страже каждый за себя. Ктото на сам Ниггурул выходит, хранителем становится, ктото в войске, ктото в обслуге – такие тож есть, спокойной жизни захотевшие. Нет мне до них дела.
– Глупо, сыне. С кем на поле боя выходишь – они тебе как родня должны быть. За кого ты жизнь отдашь, как и они за тебя.
– Тут оно не так, – покачал головой Ариша. – Твари – они ведь не то что люди. Гончих эльфийская магия бьёт, мы так, на подхвате. Наше железо только чутьчуть нужно.
– Это Борозда тебе поведала?
– Нет, Полночь, – потупился старший сын.
Это было неправильно. Ариша ж не дурак, сколько он, Лемех, ему историй рассказывал про собственную молодость, про роту, про то, как спину друг другу защищали, как без этого никуда не деться было? А тут он вдруг – «неважно»!
– Ничего ты нам не скажешь такого, чтобы нас отсюда увести! – вновь вскинулся Гриня. Он то начинал огрызаться, то впадал в какуюто непонятную прострацию, тупо глядя перед собой. – Лес наш дом! Борозда – моя судьба!
Лемех помолчал.
– Что ж, сыны мои, отец может вас лишь до какихто пор неволить. Коль твёрдо решили, то прощевайте. Матери хотите чего сказать напоследок?
Ариша закусил губу, в глазах его застыло страдание. Гриня, напротив, лишь фыркнул.
– Не знаю я никакой матери. Лес мне и отец, и мать. А ты иди. Надоел.
Он напрашивался на ещё одну оплеуху, но Лемех лишь усмехнулся.
– Что ж, смел ты и впрямь, когда твои дружкиэльфы вокруг. Ну, а коли такой смелый, так бери меч да выходи во двор. Придётся, видать, тебя понастоящему учить. Как не учил ещё ни разу.
Ариша дёрнулся было, но Гриня уже кричал, брызгая слюной, приседая и дико выпучивая глаза:
