«Все равно надо навестить, – решила про себя
Лара. – Заеду сразу после посещения «психиатрички»...»
И стала торопливо собираться.
Глава 6
Лара тихонько вошла в тесную, но удивительно светлую
комнатку. Помещались в ней лишь кровать, тумбочка и стул, зато через огромное
окно сюда врывалось столько солнечного света, что хотелось зажмуриться.
Прикрыв глаза ладонью, Лариса посмотрела на сидящего на
стуле старика. Был он худ, абсолютно лыс и выглядел очень изможденным. При этом
Семакин сидел прямо, ровно, и у него не тряслись ни голова, ни руки. На психа
же он совсем не походил. Спокойное лицо, сосредоточенный взгляд, четкие,
уверенные движения рук – когда Лара вошла, он водил пастельным мелком по
альбомному листу, рисуя чей-то портрет. Чей именно, стало ясно в следующее
мгновение, когда Лариса подошла поближе и заглянула через семакинское плечо.
Умалишенный художник писал Графиню! На портрете она была молодой и прекрасной,
такой, в какую он влюбился много десятилетий назад...
– Красивая, правда? – спросил Семакин у Лары, перестав
рисовать, но не отрывая глаз от портрета.
– Очень, – честно ответила она.
– А в жизни еще лучше была... – Он перевернул лист
и на чистом стал набрасывать контуры лица. – Да и сейчас, наверное, еще
красива. Таких женщин ничто не портит, ни седина, ни морщины, они изнутри
светятся...
– Почему вы уверены, что она жива? Ведь Эллине Александровне
сейчас девяносто с хвостиком...
– Когда она умрет, я почувствую, – ответил он. –
И вслед за ней уйду. А то зажился уже... Пора!
– У Эллины Александровны случился инсульт. Она в
критическом состоянии.
– А я-то думаю, что мне так плохо последнее время!
Сердце так и ноет, так и ноет... – Семакин, поморщившись, приложил сухую
ладонь к груди. – А вы, милая, зачем ко мне явились?
– Поговорить об Эллине Берг, – осторожно сказала Лара,
боясь, что Семакин начнет допытываться, зачем ей это нужно, но Котя (Константин
Сергеевич) не задал ни одного вопроса: казалось, он был только рад с кем-то поговорить
о своем кумире.
– Я влюбился в нее в тридцать восьмом, когда еще
ребенком был. Эллине тогда двадцать три исполнилось, и она была как никогда
прекрасна. И очень успешна! Довоенные годы были ее «золотым веком». Она с
огромным успехом выступала в варьете и ресторанах, имела кучу
высокопоставленных поклонников и возможность выезжать за границу. Эллина
побывала в Болгарии, Польше и даже в Германии. Между прочим, там, на прусской
земле, она познакомилась с Марлен Дитрих, которая впоследствии переняла ее образ! –
По мнению Лары это было абсолютной чушью, выдуманной «интересничающей» Графиней
(Дитрих, насколько она помнила, покинула Германию в 1930 году, сразу после
выхода знаменитого фильма «Голубой ангел»), но Лариса ничем не выказала своего
отношения к услышанному и продолжала внимательно слушать. – А в
Германии Эллина гостила у одного барона, которому вскружила голову. Он даже
жениться на ней хотел, но Эллочка вернулась на родину...
– Почему? Она была такой патриоткой?
– Не в этом дело. Как она сама говорила: «Будь мое сердце
свободным, я вышла бы за барона не задумываясь, но я влюблена, и мне никто не
нужен, кроме моего Малыша...»
– Малыша? – переспросила Лара.
– Она так звала его, своего любовника. Малышом (никогда по
имени, я даже не знаю, как его звали, если честно)...
– Он что, был маленького роста?
– Нет, высоченный...
– Тогда почему Малыш?
– Младше Эллины он был. Всего на пару лет, наверное, но все
же... В момент их знакомства он был еще студентом, она же привыкла к
солидным мужчинам... Все ухажеры, что были у нее до Малыша, пятый десяток
разменяли и занимали высокие должности... А тут малолетка... Да еще и
студент! – Карандаш в его руке замер, а взгляд переместился с бумаги на
квадрат окна. – Они долго встречались. Ссорились, потом опять мирились и снова
ссорились. Кроме Малыша, у нее было множество мужчин, но никого она так не
любила. Взять хоть того же немца! Он за ней в Москву приезжал, на коленях
стоял, молил стать его, но Эллина была непреклонна...
– Откуда вы так много о ней знаете?
– Она мне рассказывала. Не обо всем, но о многом. Когда я ее
рисовал... – Семакин прикрыл глаза, заслезившиеся от солнца. –
А ее барон в войну большую карьеру сделал. Дослужился до высокого звания,
занял какой-то крупный пост в Абвере...
Услышав это, Лара вздрогнула. Как знакомо! Фон Штайнберг был
немецким аристократом (отсюда и приставка «фон») и занимал пост в аппарате
Абвера. Совпадение?! Или?..
– А вы не в курсе, как звали того немецкого
барона? – спросила Лара.
– Гансом, кажется... – Он поморщился. – Я не
помню точно, потому что Эллина его всегда называла просто «мой Фон-Барон».
– Неужели это был именно Хайнс фон Штайнберг? –
прошептала Лара пораженно.
Котя, услышав ее реплику, поддакнул:
– Да, скорее всего, именно так его и звали. Хайнсом и
фоном – точно. Фамилию же не назову...
– А вы не могли бы... – Лариса спешно полезла в
сумку за распечаткой газетного портрета фон Штайнберга. – Опознать его по
фото?
– Я его ни разу не видел, – покачал головой
старик. – Эллочка никогда не водила мужчин домой. Очень дорожила своим
личным пространством. Исключение только для Малыша делала...
Вдруг он резко замолчал. Лара удивленно воззрилась на Котю,
не понимая, почему его красноречие так неожиданно иссякло, и увидела, что взгляд
Семакина прикован к ее раскрытой сумочке, где кроме кошелька, ключей, косметики
и сотового телефона находились распечатки статей и найденная в квартире Графини
фотография. Семакин смотрел именно на нее!
– Откуда это у вас? – хрипло спросил он и потянулся к
снимку.
– Я нашла это в вещах Эллины Александровны, –
растерянно ответила Лара, передавая фото старику. – А вы что, знали
этого человека?
– Знал, мало сказано, – горько усмехнулся
Семакин. – Я его ненавидел! – Пальцы его дернулись, будто Котя
хотел скомкать фотографию, но тут же разжались – Семакин передумал мять
портрет и просто вернул его Ларе. – Мы все его ненавидели... И я, и
Андрон, и Боря. Все, кто любил Эллину...
– Почему? – тихо спросила Лариса, хотя уже догадалась,
каким именно будет ответ. И она не ошиблась.
– Это Малыш, – коротко ответил Семакин.
– Его звали Егором.
– Да? – рассеянно спросил Котя. – Что ж... Ему
идет это имя... – Вдруг на лице его появилось выражение, похожее на
озарение. Старик занервничал, забормотал что-то себе под нос, а потом
взволнованно выпалил: – А как его фамилия?
– Вот этого я не знаю, – с сожалением протянула
Лара. – И понятия не имею, у кого могу...
