Два года он просто наслаждался своим новым положением. Но
когда ему исполнилось сорок пять, всерьез задумался о семье, а главное – о
наследниках. Очень хотелось иметь детей. Мальчика и девочку. Марка и Эсфирь.
Оставалось найти достойную женщину, годящуюся на роль жены и матери, и вести ее
под венец.
Но оказалось, что достойную найти не так просто. Мойше нужна
была невинная еврейская девушка из хорошей семьи, с покладистым нравом, приятной
внешностью и отменным здоровьем. Вроде бы ничего особенного в этих требованиях
не было, но как-то так получалось, что барышни, с которыми его знакомили, всем
условиям одновременно не отвечали. Если красивая, то легкомысленная, если
здоровая, то похожа на лошадь, если родители при деньгах, то капризуля и
ломака... Ну и так далее!
Промучившись с полгода, Мойша все-таки женился. Взял в
супруги почти идеальную барышню: и скромную, и невинную, и симпатичную, и
здоровую, только уж очень хрупкую. Софочка Ганц была такой худенькой, такой
прозрачной (это ширококостному, по-бабьи задастому Мойше в ней особенно
нравилось), что рождение ребенка стало для нее истинным подвигом. Чудом
произведя на свет девочку, Софочка умерла от кровотечения после множественных
разрывов наиважнейших женских органов.
Так Мойша, не успев насладиться радостями семейной жизни,
стал вдовцом. А еще отцом-одиночкой.
Дочка Эсфирь поначалу вызывала у Мойши одно раздражение. Она
много плакала, много болела, много капризничала. Особенно невыносимой она была
с отцом (с нянькой и кормилицей вела себя более-менее), видимо чувствуя его к
себе отношение. А Мойша все никак не мог забыть, что именно этот
горластый, вечно обделанный ребенок стал причиной смерти его Софочки.
Все изменилось, когда девочке исполнилось полгодика.
До этого Мойша долго отсутствовал. Сначала ездил на свои
уральские прииски, потом отдыхал в Ялте. Не видел он ее три с половиной месяца,
но не соскучился. Да и подзабыл малышку. В его памяти она оставалась
худой, лысой, краснокожей, с огромным, исторгающим из себя противный писк ртом.
Такой же, только немного увеличившейся в размере, он думал ее застать, но...
Когда он вошел в дом, не поверил своими глазам. Вместо
орущего монстра перед ним предстал ангелок с алебастровой кожей, волнистым
пушком на лбу, огромными карими глазами и улыбающимся розовым ртом.
– Кто это? – только и смог вымолвить Мойша.
– Это Фирочка, – кудахтнула нянька по имени Марья,
умильно глядя на воспитанницу. – Ваша девочка...
– Я ее не узнал, она так изменилась!
– Ну а что вы хотите? Это ж дети, они быстро растут и быстро
меняются...
– Но она вечно хныкала, а теперь улыбается, –
растерянно молвил Мойша и тоже улыбнулся и, увидев, как в розовых деснах его
дочки поблескивают крошечные зубки, умилился настолько, что не сдержался –
поцеловал Эсфирь в чистый лобик.
– Раньше она хныкала, потому что у нее грыжа была.
А теперь мы ее заговорили, и девочка, как стала здоровенькой, совсем
перестала плакать... – Нянька взяла Фирочку на руки и передала отцу со
словами: – Чудо, а не ребенок!
И Мойша, прижав к груди нежную, теплую, уютно пахнущую
топленым молоком и яблочным пюре девочку, согласно кивнул. Его ребенок –
чудо! И просто не верилось, что раньше он этого не понимал.
Но как только к нему пришло понимание этого, Мойша впервые
испугался за дочкино будущее. Он вдруг подумал о том, что ему вряд ли удастся
обеспечить свою девочку всем, что необходимо для счастья. Да, у него куча
денег, и у Фирочки будут самые лучшие платья, лошадки и болонки, педагоги для
занятий танцами, языками и обучения манерам, а когда она достигнет брачного
возраста – огромное приданое. Беркович даст дочке все, что возможно купить
за деньги, но не сможет дать Фирочке главного – другой национальности.
Мудрый Мойша прекрасно понимал, что для многих его девочка так и останется
«жидовским отродьем». Не красавицей, умницей, богатой наследницей, а «еврейской
выскочкой». Или отродьем еврейской выскочки, ведь Мойшу до сих пор так многие
называли – чаще за глаза, но иногда и в глаза!
Беркович так из-за этого мучился, так страдал, что сон
потерял. И вот в одну из бессонных ночей к нему пришло решение. Сменить
имена, фамилию, придумать легенду, переехать из Петербурга в Москву, где их
никто не знает, и начать новую жизнь не как Берковичи, а как... Берги, например!
Александр и Эллина Берг!
Глава 2
В Москву отец и дочь Берг переехали, когда Фирочке
исполнился год. Мойша-Александр купил роскошные хоромы в центре столицы
(четырехкомнатную квартиру с каминной залой) для жилья и снял целый этаж
административного здания под свою новую контору. Несмотря на довольно
преклонный возраст, Мойша не собирался отходить от дел. Во-первых, сидеть дома
ему было просто скучно, а во-вторых, у Александра Берга была цель –
влиться в ряды деловой элиты Москвы, чтобы его Фирочка, когда ей пора будет
выходить в свет, имела возможность блистать в высшем обществе: ходить на
губернаторские балы, выезжать за город в компании золотой молодежи, посещать
суаре в аристократических домах. Его Фирочка достойна самой беззаботной жизни и
самого завидного жениха! Не только богатого, но и титулованного. Мойше очень
хотелось, чтоб его дочь вышла замуж за какого-нибудь графа. Можно, конечно, и
за князя. Или барона. Но за графа все-таки лучше, ибо этот титул Мойше
почему-то казался самым благозвучным и для Фирочки наиболее подходящим.
Миновало еще полгода. Финансовые дела Александра Берга
прекрасно ладились, но пробиться в высший свет ему не удавалось. Смена имени,
фамилии и национальности (Мойша уверял всех, что он немец) не помогла. Никто не
воспринимал его так, как ему бы хотелось. Для всех он так и оставался
евреем-выкрестом, жидом-выскочкой с тугим кошельком, которого в знатным домах
если и принимали, то редко, к тому же без всякого почтения.
Беркович очень из-за этого страдал. Поэтому с таким
восторгом встретил революцию. Как же, как же, монархия пала, мир титулованных
особ поколеблен, аристократы уже не в почете, а коли так, у его Фирочки будут
те же права, что и у княжеских и графских дочек. Да только ошибся Мойша в своих
прогнозах! В скором времени прав лишились не только князья да графья, а
все более-менее обеспеченные люди. Но не это самое страшное. Главное, весь
привычный мир рухнул. Все изменилось, даже Москва! Была радостной и
праздничной, стала опасной и суровой. Особенно пугающе она выглядела вечерами:
когда на улицах не горели фонари, а по тротуарам, гулко топоча сапогами,
носились суровые солдаты с оружием. Из дома было страшно выйти. Но и дома
никому не было покоя. Пьяные революционеры врывались в богатые дома и
устраивали погромы. Ладно бы грабили, так нет – крушили антикварную
мебель, били фарфор, вспарывали картины...
Оставаться в Москве стало опасно. Но и в других городах (и
даже селах) бывшей царской России обстановка была не лучше, поэтому Мойша по
примеру многих решил ехать за границу. Там спокойно, мирно, вольготно, там у
него есть деньги – не очень много, но хватит, чтобы переждать смуту.
В то, что Российская империя перестала существовать навсегда, он не верил.
