– В завтрашних эфирах. Сколько раз ее повторить?
– По максимуму.
Катя заверила подругу в том, что сделает все в лучшем виде,
и, напомнив про «магарыч», отсоединилась.
А вот Лариса возвращать трубку на рычаг не стала, сразу
после разговора с Катей она позвонила дочери Андромедыча Светлане. Та оказалась
дома. На вопрос Лары о здоровье отца Света ответила, что «старикан все еще
скрипит», и в просьбе с ним повидаться не отказала. Хотя не преминула
напомнить, что Андромедыч не совсем адекватен (а если дословно –
«чеканулся») и она за него не ручается.
Закончив разговор со Светланой, Лариса стала собираться, но
успела только снять домашний халат и натянуть джинсы, как в дверь позвонили.
Чертыхаясь, она быстро надела водолазку и пошла открывать. Не посмотрев в
глазок, Лара распахнула дверь и, увидев пришедшего, не смогла сдержать
удивленного возгласа:
– Толя?
– Здравствуй, – сдержанно поздоровался бывший муж (они
пока не развелись, но Лариса уже воспринимала его как «бывшего»). – Могу я
войти?
– Естественно, ведь это и твоя квартира... – Она
посторонилась. – Я вообще не понимаю, к чему эти китайские церемонии.
У тебя же есть ключ, открыл бы... – Лара отвернулась от Толи к
зеркалу и стала причесываться. – Если ты за вещами, то бери все, что
хочешь: мебель, технику, посуду, мне ничего не нужно. Все равно, когда я
перееду в свою квартиру, отсюда возьму только книги и портрет тетки Ивы.
– С твоего позволения я заберу ноутбук, я к нему привык
и...
– Ну я же сказала – все, что хочешь! – раздраженно
бросила Лариса и ушла в комнату, чтобы закончить туалет. Но не успела она
распахнуть шкаф, чтобы вынуть из него джинсовую куртку, как на пороге показался
Толя.
– Почему ты так ведешь себя со мной? – спросил он
мрачно.
– Как – так? – не оборачиваясь, буркнула Лара.
– Мы договорились остаться друзьями...
– Раз договорились, останемся.
– Но ты очень агрессивно настроена, я не могу с тобой даже
поговорить по-человечески...
– Толь, отстань от меня, а? – умоляюще сказала
Лара. – Ну, не могу я пока с тобой дружить, понимаешь? Может быть, со
временем научусь, но пока я слишком зла на тебя! – Она рывком натянула на
себя куртку. – Все, убегаю. Ноутбук, думаю, ты и без меня отыщешь. Дверь
захлопни... Пока! – И, не дожидаясь от него ответных слов, выбежала в
прихожую, а потом за дверь.
Выйдя из подъезда, Лариса направилась к своей «Хонде», но на
полпути остановилась. Она увидела машину Толи и сидящую в ней на переднем
сиденье девушку. Девушка была молода и чрезвычайно хороша собой: длинные
каштановые волосы, огромные зеленые глаза, высокие скулы и пухлые, яркие даже
без помады губы. «Вот, значит, она какая, – пронеслось в Ларисиной
голове. – Хороша, ничего не скажешь... Но до чего юна... Лет двадцать,
наверное...»
Девушка, почувствовав Ларин взгляд, повернулась в ее
сторону. Узнав телеведущую Белозерову, сначала немного смутилась, но в
следующее мгновение изогнула губы в надменной улыбке и стала демонстративно
рыться в бардачке, показывая тем самым, что чувствует себя в Толиной машине хозяйкой.
Лариса с каменным лицом прошла к своему автомобилю, забралась в салон и, прежде
чем завести мотор, посмотрела на себя в зеркало. Причем не как обычно, мельком,
а с пристрастием, и вынуждена была признать, что выглядит плохо. Вид уставший,
осунувшийся, взгляд тяжелый, заметны морщины.
Грустно улыбнувшись, Лара оторвала взгляд от своего
отражения и повернула ключ зажигания. «Хонда» тихо заурчала. Лариса тронула ее
с места. Проезжая мимо Толиной машины, она нажала на кнопку магнитолы и
покинула двор под оглушительное пение своего любимца – Юрия Шевчука.
– Че-то ты, Лариска, постарела, – было первое, что
услышала Лара, переступив порог жилища, где сейчас обитал Андромедыч.
И фразу эту, естественно, выдала его дочь Светка, женщина беспардонная,
если не сказать – хамоватая. – Грим вас, что ли, так портит?
Лариса неопределенно пожала плечами и сдержанно
поздоровалась.
– И тебе привет, – откликнулась Светка. – Ну,
как делищи? Че-то тебя по ящику больше не видно... Погнали, что ли, с
телевидения-то?
– Я в отпуске, – ответила Лара, и поскольку
обсуждать свою жизнь ни с кем, а тем более со Светкой не собиралась, поспешила
спросить: – Андрона Модестовича могу увидеть?
– Да как два пальца... – гоготнула та и ткнула желтым
от никотина указательным перстом в дверь самой дальней комнаты. – Там он!
Иди, а я попозже подгребу – покурю ща...
Лара не стала говорить Светке, что хотела бы побеседовать с
ее отцом наедине (все равно ведь, если что, под дверью подслушивать будет),
молча кивнула и двинулась в указанном направлении.
– Андрон Модестович, к вам можно? – крикнула она,
стукнув костяшкой пальца в дверь.
– Кто там еще? – раздался хрипловатый, но все еще
зычный голос Андромедыча.
– Это я, Лариса Белозерова, – отрекомендовалась Лара и
вошла.
Она ожидала увидеть старика в кровати, но с удивлением
обнаружила того у окна. Андромедыч стоял, тяжело опершись на костыль, и курил в
форточку. Услышав звук открываемой двери, Свирский обернулся. Выглядел он
отлично: бодро и довольно молодо – казалось, над старым пропойцей не властны
ни годы, ни болезни.
– Ну, чего вылупилась? – хмыкнул в удивленное Ларисино
лицо Андромедыч. – Думала, я уже к кровати прирос? А вот фигушки!
Встаю, как видишь, а скоро вообще бегать начну...
Тут с улицы донесся свист. Андромедыч быстро высунулся в
форточку и шепотом спросил:
– Принес? – Каким был ответ, Лара не слышала, но
поняла, что положительным, потому что Андромедыч обернулся к ней и
скомандовал: – Подними подушку, достань из-под нее веревку и дай мне!
Лариса так и сделала. Когда моток оказался у Свирского, он
вытащил из кармана затертого халата полиэтиленовую сумку, обвязал концом
веревки ее ручки и выбросил в окно. Лариса с интересом наблюдала за действиями
старика, когда же он стал втаскивать сумку обратно, она аж вперед подалась,
чтобы рассмотреть, что же такое Андромедычу принесли.
– Пшеничная, – с нежностью в голосе протянул Свирский,
когда сумка оказалась на подоконнике, а ее содержимое в его руках. – Самая
моя любимая!
И, сунув бутылку за пазуху, споро поковылял к кровати.
«Теперь понятно, ради чего Андромедыч поднялся, –
мысленно усмехнулась Лара. – И я не удивлюсь, если он действительно
бегать начнет... За бутылкой любимой пшеничной в ближайший ларек...»
Свирский тем временем достиг своего ложа, угнездился на нем,
сунул веревку под подушку, а пакет в карман. После чего выудил из-за пазухи
бутылку и, бросив Ларе фразу «На стреме постой!», припал к горлышку губами.
