Рука кнесны снова соскользнула с моего плеча и метнулась к злополучному корсету. Ну все, хватит! Это не танец, а каторга какая-то.
Я не стал дожидаться, когда музыканты закончат плясовую. Аккуратно «дотанцевал» запыхавшуюся Матильду до нашей лавочки у стола, поклонился, буркнул пару соответствующих слов и, извинившись, отошел. За мной, чем-то увлеченно чавкая, поскакал иглонос. Надо ему, что ли, имя дать. А то так и будет безымянным бегать, с нашей-то удачей…
Музыканты, надувая щеки, старались вовсю, извлекая из своих деревянных дудочек развеселую мелодию. Простенькую, но красивую. Интересно, а что-нибудь другое они играть умеют? Я остановился неподалеку, ожидая перерыва. Он, судя по всему, должен наступить очень скоро — рядом с помостом, на пеньке, трудяг дожидались кувшинчик вина и нехитрая закуска. К которой, роняя слюни, уже вовсю мостился наш нахальный подземный найденыш.
— Брысь, паршивец! — шикнул я, щелкнув зверя по носу.
Тот прижал уши и подхалимски завертел хвостом. Впрочем, бросать на пенек нежные взгляды не перестал. Он, интересно, всегда такой голодный? Я топнул ногой и состроил свирепую рожу:
— Брысь, кому сказал! Нельзя! Чужое!
— Гры-ы? — на всякий случай уточнил иглонос.
— Уши оборву! — пообещал я.
Зверь тяжко вздохнул, облизнулся и, смешно переваливаясь, потопал к столу. Понятно. К кнесне де Шасвар побежал, не иначе как жаловаться. Она и посочувствует, и угостит. А я, изверг такой, только гавкать горазд. Чувствую, скоро мои спутники объединятся и начнут активно против меня дружить… Я посмотрел на кнесну. Она понуро сидела на лавочке, поджимая под себя то одну, то другую ногу. Мерзнет, что ли?.. Или… Да она же босая! А я ее танцевать потащил — по земле да по сосновым иголкам! То-то ей, бедняжке, не до веселья. Я смущенно опустил глаза и почесал в затылке. Обувь моей спутницы сушилась на распорках у огня, агуане ботинок в принципе не носят… Ну ничего. Сейчас что-нибудь придумаем.
Провозился я долго. Чуть ли не час. Пока отловил наконец кого-то из агуанок постарше, пока объяснил, что от нее требуется, пока уговаривал, пока ждал… А потом еще пришлось для главы деревенского «оркестра» за вином бегать: гость я не гость, убил химеру или нет, а забесплатно старый пройдоха и копытом о копыто не ударит. Но пытаться отвязаться от капрала Иассира, когда ему дурь в голову стукнет, — гиблое дело! Я таки своего добился. И, надеюсь, не зря.
Агуане, похоже, собирались плясать всю ночь. Уже совсем стемнело, над верхушками деревьев показалась ущербная луна, вокруг маленькой площади зажгли второй ряд факелов. Кнесна де Шасвар, грустнея с каждой минутой, сидела все там же, на лавочке, машинально почесывая за ухом блаженствующего иглоноса. Тот зевал во всю пасть. Судя по валяющемуся возле когтистой лапы огрызку кекса, милый зверек сожрал все, что было на нашем участке стола, и теперь стоически пытался не заснуть. Я обернулся к музыкантам, сделал предупреждающий знак их главе и, выдохнув, направился к своим спутникам. Точнее, к спутнице — этот обжористый дурень интересовал меня не больше, чем воинский устав позапрошлого столетия.
— Вы не замерзли, госпожа?
Матильда подняла на меня глаза:
— Нет. Вечер теплый.
— Ну вот и чудненько, — заулыбался я, выуживая из-за пояса тонкую, как паутина, шаль. Не знаю, из чего ее плетут агуанские мастерицы, но таких узоров я еще нигде не видел. — Держите. Это вам. Тепла от нее никакого, но ваша истерзанная блузка скажет вам спасибо.
— Капрал Иассир! — Она опять покраснела.
Я пожал плечами:
— Не нравится? Ну ладно. Тогда Арлете подарю… Зря я, что ли, две монеты за этот пустячок отдал?
Провокация удалась — кнесна, бросив взгляд на свое декольте, вцепилась в подарок мертвой хваткой:
— Ну что вы! Мне… мне нравится! Правда! Спасибо. А кто такая Арлета?
— Моя старая приятельница. Может, вы ее в таверне видели. Она тоже из агуан.
— Подавальщица?
Мне показалось или госпожа де Шасвар недовольно сморщила нос? Зря. Меня пусть ругает как хочет, но друзей в обиду не дам. Я уже открыл было рот, чтобы высказать все, что думаю о заносчивых кнесовых дочках, но передумал. Чего от нее еще ждать-то? Она ведь другой жизни, считай, и не видела. Опять же воспитание… А, боги с ним, с социальным неравенством! Такой славный вечер. Теплые летние сумерки, мягкий ветерок приносит аромат диких роз, стаканчик вина, распитый с музыкантами, приятно греет кровь… И на меня снизу вверх смотрят самые прекрасные глаза из всех, что я когда-либо видел. Смотрят вопросительно, с легкой обеспокоенностью.
И правда, я что, пялиться сюда шел? Сейчас ведь опять по морде схлопочу — за недостойное разглядывание. Я прокашлялся и церемонно опустился перед кнесной на одно колено. Она удивленно моргнула:
— Что…
— Тсс! — заговорщицким шепотом перебил я. — Госпожа де Шасвар! Первая попытка произвести на вас впечатление не удалась, но я настойчивый. Не окажете ли честь…
«…стать моей женой?» — издевательски хохотнул внутренний голос. Я едва успел прикусить язык. И, подумав, молча протянул недоумевающей девушке сложенные лодочкой ладони. В них, матово поблескивая атласными лентами, лежали мягкие кожаные туфельки. Я такие на одной танцовщице в Эгесе видел во время выступления. Понятно, что в них особо по лесу не походишь, но на один-то танец хватить должно?
— О! — сказала кнесна. И захлопала длинными ресницами. По ее щекам опять разлился румянец.
— С размером не угадал, да?
— Угадали, — невнятно пробормотала девушка, кончиком пальца коснувшись атласной ленты. — Но откуда? Здесь же не носят…
— Говорю же — я настойчивый. — Подмигнув дочери великого кнеса, я со значением изогнул бровь. — И очень расстроюсь, если вы не согласитесь дать мне еще один шанс.
— Капрал Иассир, — зеленые глаза взглянули на меня уже с откровенным испугом, — вы с ума сошли? Какой шанс? О чем вы?
— О танце, разумеется, — ухмыльнулся я. — После недавней бодрящей пощечины ни о чем другом я даже не заикаюсь. Удар у вас, кстати, хорошо поставлен. Это комплимент, если что.
Матильда снова моргнула. Потом посмотрела мне в лицо и с подозрением прищурилась:
— Вы смеетесь надо мной, да?
— И в мыслях не было. Так я смею надеяться? Или катиться в произвольном направлении?
— Капрал! — Не сдержавшись, она фыркнула. — Ну что вы за человек! Я совершенно не могу понять, когда вы говорите серьезно, а когда… Зачем вы туфли убираете?
— Мне показалось, они вам не понравились.
— Я таких никогда не носила. — Кнесна, отряхнув стопы от приставших иголок, сунула ножки в туфельки. Затянула ленты на щиколотках, осторожно встала на землю и расплылась в блаженной улыбке. — Такие мягкие! И как по мне шили.
— Замечательно. — Я легко поднялся с колен и, отвесив зардевшейся девушке очередной полагающийся поклон, протянул ладонь: — Прошу вас.
