Вспышка, злость, боль, Бездна.
– Ты пришел мстить? – спросил Мастер.
– Кому? И как?
– Как? Это сейчас очень просто. Как наложить проклятье.
– Кстати, – Бродяга наклонился и поднял с пола ленту стружки, – что происходит с проклятьем? Мне казалось, что это требует постоянного расхода Силы. И поэтому применяется только в действительно серьезных случаях. А теперь, как мне сказали…
– Правильно сказали. – Мастер невесело улыбнулся. – Только теперь все по-другому. Кто-то из аватар придумал, тварь мелкая. Дешево и сердито. И можно проклинать всех подряд. Фокус в том, что проклинаемый знает о проклятье. Боль и проклятье. Человеку страшно и больно. И эти страх и боль питают его же проклятье. Как Кровавая жертва. Сила – своему собственному проклятью. Только без крови. Беспрерывный поток черной Силы. Человеку страшно и больно. И боль эта нарастает. И боль эта усиливается. И чем сильнее она становится, тем…
Мастер развел руками и замолчал. Он никогда не был силен в риторике. Но Бродяга понял. Действительно просто. Берется знак проклятья, вручается вместе с болью. Легкий толчок. А потом – виток за витком, виток за витком… Боль и страх. Проклятье.
– А мстить сейчас легко, – сказал Мастер. – Объявляешь себя Разрушителем… Бац – весь мир погибает. Ты даже пожелать ничего не успеешь. Сила Кровавой жертвы разрывает тебя, разрывает весь мир. Я так полагаю, что не только ЭТОТ мир. Солнце, звезды, вселенная… Всё. Слишком давно люди приносят Кровавые жертвы Разрушителю.
– Ты думаешь, что все-таки Разрушителя нет? – спросил Бродяга.
– Не знаю, – ответил Мастер. – Надеюсь. И опасаюсь. Не знаю.
Деревяшка закончилась, и Мастер оглянулся по сторонам, ища новую.
– Мне нужно к Проклятому городу, – сказал Бродяга.
Он ждал, что Мастер спросит зачем, но тот не спросил. Встал с табурета, прохромал за алтарь, вернулся с посудиной:
– Хочешь нектара?
– Спасибо, обойдусь. Поможешь? Я бы и сам добрался, но поджимает время.
– Время, – протянул Мастер. – Поджимает. Ты даже не знаешь, как оно поджимает. Ладно. К самому городу я тебя доставить не смогу. А вот в Семивратье… Как я полагаю, оттуда скоро отправятся корабли к Проклятому городу. Дней через двенадцать попадешь к Проклятому. Нормально?
Бродяга задумался. Кивнул:
– Пойдет.
– Мне тут надо одну штуку закончить, – сказал Мастер, – пока погуляй. Жрецы, если что…
Бродяга вышел из храма. Посмотрел на небо.
– Все еще не нравится? – спросил Бес, отдыхающий в беседке напротив храма.
Перед ним уже был стол, заполненный выпивкой и закуской.
Бродяга молча вошел в беседку и сел к столу.
– Договорились? – спросил Бес.
– Договорились, – кивнул Бродяга.
– Не вижу радости.
– Ты байку о женихе с палочкой знаешь?
– Я столько баек знаю, – сказал Бес, угощаясь вином, – что и не упомню всех.
Бродяга оглянулся на храм:
– К богатому человеку пришел парень сватать его дочь. Парень так волновался, что беспрерывно строгал палочку, пока разговаривал. А отец с интересом поглядывал на руки парня. Парень строгал до тех пор, пока вся палочка не превратилась в стружку. Богач это увидел и отказался выдать за него свою дочь.
– Ага, ага, – вспомнил Бес. – Типа, и приданое моей дочери ты так же растранжиришь. Вот если бы ты хоть что-то путное вырезал. Пусть даже зубочистку… При чем здесь эта история?
«Что должно было твориться с Мастером?» – подумал Бродяга и посмотрел на ленточку стружки, которую все еще держал в руках.
– Не сдаст? – спросил Бес.
– Не сдаст, – ответил Бродяга. – И даже поможет.
Безотказный, безответный Мастер. Руки которого могут обходиться без Силы, делая чудеса. Мастер всегда работал, каждое мгновение.
Бродяга разжал пальцы, и ленточка упала на землю.
Глава 9
Корабль пах смолой и деревом. Это потом, через несколько месяцев, когда гнилая вода скопится под скамьями гребцов, а запах протухшего мяса и рыбы въестся в палубу, корабль станет пахнуть как настоящий корабль. А пока он пах как новая мебель. Или новый дом.
Рыбаки внимательно осмотрели галеру и остались при своем мнении: на таком корыте рыбы не наловишь. Правда, рыбу ловить с него им никто и не предлагал. Им приказали довести лайбу до Проклятого города и влиться в славные ряды союзного войска.
– Не, – проорал Горластый, – чего я туда поперся – понятно. Царский долг, его мать, нужно отработать. Эта чертова медяшка в десятикратном размере как раз тянет на полгода службы. Но ты, Щука? Какого хрена ты поперся в добровольцы?
Щука молча забросил кожаный мешок со своим скарбом под лавку, достал откуда-то из-под плаща кусок акульей кожи и принялся полировать рукоять весла, которое предстояло ворочать до самого Проклятого города.
«Горластому хорошо, – подумал Щука, – он свою бабу зашугал так, что она слово боится ему поперек сказать». А попробовал бы он сладить со Щукиной стервой. В последние дни она прямо взбеленилась. Крики и ругань. И пилит, и пилит… И то ей не так, и это. То похлебку пересолит, то чеснока всыплет горсть – не продохнуть. Хоть вешайся! Хорошо еще, что Младший подвернулся вовремя. Неохота ему в армию, зато может заплатить Щуке, чтобы тот отвоевал за него положенный срок. За двойной оклад. Один оклад – Щуке под Проклятым, второй – жене в Семивратье, для пропитания. Выходило даже выгоднее, чем рыбу ловить. Опять же, осень и зима – не самое рыбное время. И Зануда говорил, что осада – это тебе не поход, мать его так. Ни пыли, ни мозолей на ногах. Сиди в лагере да поглядывай, чтобы горожане не разбежались. Зануда посидел в осадах, знает. С чего ему врать?
– Глянь! – проорал Горластый, указывая пальцем на берег. – Царица.
Ветер с берега рвал пурпурный плащ царицы, которая стояла на причале в окружении телохранителей. Царица что-то говорила Жеребцу, но что именно, рыбаки не слышали.
«Все бабы одинаковы, – подумал Щука, – и эта вот своего второго на войну выпроводила». Щука привстал, разглядывая толпу провожающих. Его жены не было. Ну и хрен с ней.
Кормчим на их корабль был назначен Крюк. И рыбаки сочли это хорошим предзнаменованием. Старик море знал. А море знало старика. Даже на вкус, пошутил кто-то. С тех пор как акула отъела ему руку, он ни разу даже в шторм не попал.
Крюк топтался возле рулевого весла, что-то бормоча и поглядывая на Жеребца. Помощники кормчего проверяли – в который раз – крепление рулевого весла.
– Чего тянем? – недовольно пробормотал Крюк. – Море может обидеться.
Пять десятков матросов уже были на местах. Двое новеньких, из купленных у кочевников, держали якорный канат, готовые по приказу его вытащить. Обычно этим делом занимаются четверо, но эта пара успела продемонстрировать свою силу.
